 |
|
ГАЗЕТА "СПАС" |
|
| |
|
|
№4 (37) апрель |
|
|
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
"Я иду на смерть, вы остаетесь жить, но один Бог знает, кто из нас идет лучшим путем", — это сказал перед своей смертью Сократ. И можно, как он, стоически принять чашу с цикутой ради своих убеждений — но в душе останется обреченность. Обреченность человека, не познавшего Бога.
 Ведь со мной такого не случится…
Перенеся несколько инсультов, отец стал терять ясность мысли и речи. Но когда временами он приходил в сознание, то все время говорил моей маме о Боге.
— Ты же у нас был неверующий, — удивлялась мама.
— Я знаю, что Он есть, я Его чувствую…
В одно из таких просветлений он сказал:
— Я хочу, чтобы мне читали псалтирь. Чтобы, когда я умру, мне читали псалтирь… Священники читали…
— Ты хоть знаешь, что такое псалтирь? — спросила мама.
— Я знаю…
Вечером накануне смерти он молвил:
— Я хочу домой…
— Ты же дома.
— Нет, — вздохнул отец.
— Если ты скажешь адрес, я отвезу тебя, — маме казалось, что он не понимает, что говорит.
— Нет, — снова вздохнул отец, — мой дом там. — Он поднял обе руки и посмотрел вверх. — Мой дом там…
Ночью он поднялся, привел себя в порядок, умылся, лег на спину, скрестив на груди руки, и… отправился домой. Лицо его было покойным и просветленным. Соседи и друзья, приходившие прощаться, отмечали, что он был как спящий, видящий приятный сон. Блаженный сон… А ночью у его гроба я читал псалтирь.
Господь по-разному готовит Своих детей к возвращению домой. У каждого свой путь. Наверное, так было надо, чтобы, пройдя нелегкий жизненный путь, отец за четыре года до смерти принял крещение. Я сам венчал родителей. Болящего отца соборовал и причащал. И уставшая от суеты душа, для которой болезнь обесценила все земные привязанности, встретила Господа блаженной улыбкой. Его не пришлось утешать или успокаивать — это сделал Бог.
Мы приходим из тайны и возвращаемся в тайну. Пятнадцать минут назад я стал писать эти строки, и сейчас уже ближе к концу своей жизни на пятнадцать минут. Время неумолимо. Время, наша жизнь и смерть тесно связаны. И наше отношение к смерти и к неизбежному трагизму жизни показывает, каковы мы сами.
Мы скорбим о наших близких, мы оплакиваем свои утраты, но насколько мы сами готовы встретиться лицом к лицу с реальностью смерти?
Мысль не любит и не хочет задерживаться на этом. Такова уж наша природа. Когда стоишь у гроба, кажется, что это может случиться с другими, но не с нами. Увы, действительность не всегда соответствует этому.
А время идет…
| Мы приходим из тайны и возвращаемся в тайну |
И думать об этом не хочется. Страшно. Потому что в смерти — обреченность, особенно когда нет веры. И слова утешения в обреченности невозможно подобрать, когда нет веры.
Что сказать ему, умирающему, и близким? Чем успокоить душу, ее — знающую Бога? Здесь смерть — тупик, небытие, мрак, чернота… отсюда и противление. Человек не хочет верить, что это произойдет именно с ним.
Привели к больному в онкоцентр. Он удивлен.
— Зачем привели священника? Легче станет, сам приду в церковь…
От исповеди и причастия отказался. Побеседовать с неохотой согласился, хотя и добавил:
— О чем говорить? О Боге мне неинтересно.
Показываю ему на будильник на столе:
— Зачем он тебе?
— Как зачем? — недоумевает.
— Ну зачем здесь, в больнице, тебе будильник?
Ухмыляется. Пристал поп… Шел бы себе…
— Ну, новости включить, фильм посмотреть, лекарства вовремя принять… — кивает на тумбочку, заваленную лекарствами.
— Часы не только это показывают. Видишь стрелку секундную? Тикает. Это время твоей жизни уходит с каждой секундой.
— Батюшка, не пугайте, — отмахивается и отворачивается, — сейчас исповедоваться не буду…
Помолчав, добавил:
— Потом, когда выпишусь.
— Я не пугаю. Правду говорю. Часы о смерти напоминают прежде всего. Ты на них чаще смотри и об этом вспоминай…
Через четыре дня снова пришел к нему, но… уже на погребение.
А время идет…
— Я умру… — то ли утверждение, то ли вопрос. После причастия ее взгляд спокойный и немного усталый. Врачи развели руками и выписали ее из больницы. Умирать… Рак…
Я утвердительно кивнул головой.
— Как это будет?
— Будет легко. Легко и спокойно. И боли уйдут…
— А потом?
— Причастием Господь благословил исход твой и путь твой по твоем исходе. Ведь ты не умрешь. Тело умрет, а ты перейдешь в иной мир, живая, себя помнящая и весь окружающий мир узнающая. Там встретят тебя родители. Прихожане наши, что раньше отошли. Поклонись им, наши им передай приветы и попроси помолиться о нас… — Это говорю не свое. Это вычитал в письме Феофана Затворника к его умирающей сестре. Не свое… но и свое. Потому-то близкое. — Там лучше тебе будет, чем здесь.
— А если ад?..
— Нет. Бог покаяние и причастие тебе даровал. Любит тебя. А грехи изгладила, когда покаялась…
— Расставаться не хочется, — вздохнула глубоко и глаза прикрыла.
— Мы и не расстаемся. День-другой, и мы с тобою. Потому не тужи об остающихся… Это там времени нет. А здесь одно мгновение, и мы встретимся.
— Дочь остается. В церковь не ходит. Все работа, работа, дела…
— А ты наказ и благословение свое ей дай, чтобы в церкви была. Последнее благословение она не нарушит. Любит. Стоит за дверью, переживает.
— Дай Бог, чтобы смерть моя ее к вере привела…
— Приведет. И любовь твоя, и наказ, и ее любовь…
Она улыбнулась. Прощаясь, попросила благословения… Лицо умиротворенное и спокойное. Она была готова к возвращению. А ночь пришла…
А время идет…
Когда умирают пожилые, мы относимся к этому как к событию, которого следовало ожидать. Тяжелее, гораздо тяжелее, когда умирают дети. Как пережить утрату ребенка или любимого человека, унесенного смертью в расцвете лет? Почему они умирают? Чем тешить родителей?
В гробу лежал юноша. Пятнадцать лет. Красивый. Над верхней губой начинал пробиваться пушок. Родителям дают нюхать нашатырь. Возле гроба одноклассницы. Плачут взахлеб. Он им нравился. Друзья рядом. На лицах печаль и растерянность. Как такое может быть? Ведь жизнь кажется бесконечной. Особенно в этом возрасте. Может быть…
А время идет…
| Доказать Вечность невозможно. Как невозможно доказать любовь… |
Тимофею было четыре годика. Именно его болезнь — рак, опухоль, болью впившаяся в мозг, — привела родителей в храм. Это последняя надежда. Последнее упование. Да и куда еще идти, когда врачи бессильны? Кто успокоит, кроме Бога?
Причастие. Отец держит его на руках. Голова на плече отца. Тимофей поднял голову и посмотрел. Взгляд… старика, прошедшего жизнь. Серьезный и сосредоточенный, уставший и… прощальный. В нем уже вечность. Потрескавшимися губками берет причастие и снова кладет голову на отцовское плечо. Боль и детство, отмеченное болью, сделало его взрослым. Обезболивающие средства колют каждые полчаса.
— Врачи предлагают еще то-то и то-то. Может, поможет. Может, попытаться еще и этим лечить?.. — спрашивает отец.
— Не надо. У него взгляд… — это устами моими его глаза отвечают. Отпустить просят. Там покой и боли нет. В эту ночь Тимофея призвал Бог. Еще одним ангелом стало больше.
В этом, наверное, и есть смысл. И еще чтобы родители с Богом стались, чтобы расставания не было. Ему там лучше, чем здесь, на земле, лучше, чем нам, а для родителей Небо стало намного ближе…
Пишу, а телефон звонит.
— Батюшка, благословите. Людмила говорит. Батюшка, врач сказал, наверное, Никиты в эту ночь не станет. Помолитесь…
Никите несколько недель. Крестил его в детской реанимации. Голос у бабушки спокойный. Она верующая. Сердцем понимает, что, если Господь его призовет, ангела призовет, молитвенника за родных своих.
А время идет…
Пока пишу, в мире кто-то умер. Смерть оставляет за собой обрывки многообещающих жизней, подобных неоконченной симфонии. Во время Отечественной войны в бою был убит красноармеец Александр Зайцев. Друг нашел в кармане гимнастерки убитого стихотворение, написанное накануне боя. Это молитва. Молитва солдата, идущего на смерть. Он с ней, со смертью, лицом к лицу.
Вера в Бога пришла внезапно и просветила его, уничтожив страх перед смертью. Смертью земной. С Богом каждое движение секундной стрелки уже не к смерти приближает — приближает к Вечности. Солдат Александр Зайцев почувствовал именно это. И уже нет мрака, нет небытия… И симфония, оборванная на земле, продолжает звучать на небесах. В Вечности.
Доказать Вечность невозможно. Как невозможно доказать любовь, пока не по-знаешь ее сердечно. Путь один. Как солдат Александр Зайцев, поднять глаза к небу, чтобы жить, чтобы почув-ствовать, что Вечность рядом.
А как же суета и сутолока? Как же спешка и работа? Как же заботы?..
А время идет…
Может быть, через мгновение, может, через час, может, через месяцы или годы, но рано или поздно и я переступлю черту вечности. И в ту же секунду стану на все глядеть по-другому.
Внезапно потеряет всякое значение то, что представлялось мне столь важным: планы на завтра, строительство дома, работа и заработок… успехи и неудачи… накормить, обуть, одеть, дать образование…
А то, о чем думал так мало, вдруг окажется жизненно важным. Я со всей силою осознаю те истины, которые мне были известны, но никогда вполне до моего сердца не доходили. Я, наверное, всем сердцем пожалею, что так и не смог любить и даровать любовь тем, кто был возле меня. Я восскорблю, что заботился не о бессмертии в любви своих детей и готовил их не к Вечности, но более тому, что в Вечности им не пригодится. И боль поселится в душе, потому что пойму: в вечном расставании с ними, любимыми, виноват я сам.
Я пожалею, что не слишком усердно читал Слово Божие, формально каялся и не радел о молитве, что на земле не узнал Его так, как Он этого хотел… Я, наконец, пойму, что главное значение для Бога имеет то, что я есть во Христе, и мне отчаянно захочется вернуть хоть тысячную долю времени, которому я бездумно позволил протечь сквозь пальцы. Я не смогу не поразиться бесцельности прожитой мной жизни, захочу вернуть жизнь и прожить ее снова, захочу переиграть бесчисленные жизненные ситуации, которые могли послужить славе Божией, но так и не послужили… но будет уже слишком поздно. Время кончится. К возвращению домой я был не готов…
А пока время идет…
Протоиерей Георгий Вольховский
Протоиерей Георгий Вольховский
|
