 |
|
ГАЗЕТА "СПАС" |
|
| |
|
|
№5 (2) май |
|
|
СТРАННОЕ, ЧУДЕСНОЕ ОЩУЩЕНИЕ ПУТИ ВО ВСЕЛЕННОЙ!
Мой путь начался именно с ощущения пути, вдруг появившегося у меня в 18 лет. Хотя, оглядываясь на все эти события уже теперь, я понимаю, что никакого <переворота> не было бы без предшествующего ему года - года после окончания школы, когда я полдня работала лаборанткой в одной из таллиннских школ, а вторые полдня просиживала в публичной библиотеке, готовясь к поступлению в университет.
 И вот в 18 лет я уехала поступать в МГУ, на филологический факультет. Я сразу полюбила эту, еще только <пред-студенческую> жизнь - двадцатидвухэтажное общежитие, гуманитарный корпус МГУ, новых друзей. И вот - крах! Я не добрала одного балла. После этой <новой> жизни возвращаться к старому казалось немыслимым. С максимализмом восемнадцатилетнего подростка я говорила себе, что дома я уже просто не выживу, что у меня не хватит сил на еще один такой же <тяжелый> год. Было ощущение тупика.
И вдруг - появился свет. Неожиданно и беспричинно. Возникло странное, чудесное ощущение пути (с тех пор больше всего на свете я боялась и боюсь потерять именно его, это ощущение, неожиданно подаренное мне тогда). Я ощутила (именно ощутила, осознание началось гораздо позже), что у меня есть свой путь, что я иду по нему, а значит, - все хорошо. Неотделимо от этого пути было чувство руки, ведущей меня, - не тянущей, не толкающей, но просто помогающей идти по этому пути. Так любящий отец помогает своему ребенку учиться ходить. Я еще боялась вымолвить слово <Бог>, но с тех пор уже никогда не называла себя неверующим человеком.
Путь несовместим с тупиком, и тупик рассеялся. Мои <страшные> проблемы разрешились почти сами собой. Кто-то посоветовал мне взять в приемной комиссии МГУ листок с оценками и приехать с ним в наш тартусский университет. Но в Тарту, к моему удивлению, мне сказали, что мест на филологическом факультете у них уже не осталось, но зато есть одно свободное место - по направлению <от республики> в МГУ, на философский факультет. Чтобы попасть в снова забрезжившую передо мной Москву, нужно было досдать один экзамен - историю, - которая не входила в московскую программу и к которой я прежде не готовилась. После бессонной ночи и дрожи в коленях (времени хватило только на то, чтобы выучить где-то треть необходимого материала, а то и того меньше) - победа! Экзамен сдан, и я еду-таки в Москву.
Так началось долгожданное студенчество. Лекции, споры до утра <о самом главном>, друзья, книги, театр. Оказалось, что философия - это тоже нечто интересное. Но главное, что помешало мне перевестись на филологический факультет, это то, что на философском оказалась кафедра истории и теории мировой культуры. Лекции С. С. Аверинцева, В. В. Иванова, О. А. Седаковой, ставшей моим научным руководителем, М. Л. Гаспарова, А. Я. Гуревича и т. п. Это был целый огромный мир. При этом меня не оставляло уже обретенное ощущение пути. Я знала, двигаюсь ли я вперед или топчусь на месте. То, что, как потом оказалось, христиане называют словом <грех>, я всегда называла для себя <ошибкой>. Совершение <ошибки> (иногда даже только попытка ее совершить), мешало двигаться по пути, сбивало в сторону, и после этого приходилось прикладывать значительные душевные усилия, чтобы выбраться из <придорожной канавы>, в которую ты упал, и снова стать на путь. Было все то же ощущение руки, но лица у моего Бога еще не было. Среди тем моих стихов в то время были: путь к Богу и поиск Бога.
Я много читала, особенно интересовалась мистикой, любой: и христианской, и восточной. Библия стояла в одном ряду с Упанишадами, Махабхаратой и Дао-дэ-Цзин. Христианство импонировало больше, но все-таки мой безымянный Бог не совпадал всецело с Христом - мне казалось, что такое совпадение лишь ограничит этого таинственного и доброго Бога, который выше каких бы то ни было определений. О Нем нельзя было говорить, но и жить без Него уже нельзя было.
Что касается Церкви, позиция моя в то время была четко антицерковная. Довод: зачем идти куда-то стадом? Ведь это мой путь, и лично мне даются знаки, помогающие по нему идти, - при чем же здесь другие? Однако уже тогда существовали две ниточки, связывающие меня с Православной церковью, и, как ни странно, я уже тогда осознавала их важность и не хотела их потерять. Это были двое людей - одна моя подруга, прошедшая оглашение, с которой я часто спорила, отстаивая свою нецерковность и с интересом выслушивая ее контраргументы, и Ольга Александровна Седакова - мой научный руководитель, большой поэт и интереснейший человек. Она меня никогда и ни в чем не убеждала, но ее спокойная вера и неподдельная церковность были хорошим противоядием против многих моих метаний и увлечений.
Тема моего диплома была <Религиозные искания Бориса Поплавского в контексте культуры русского зарубежья>. Вслед за этим малоизвестным поэтом я пыталась в своем опыте соединить православную и католическую мистику, элементы индуизма, буддизма и даосизма. Однако, как и у него, получалась лишь жуткая каша. То, что было хорошо и имело смысл по отдельности, тускнело при попытке смешения. Однако идея религиозного синтеза соблазняла меня еще довольно долго.
По окончании университета я получила стипендию во Францию, в которой провела год. Знакомство с Европой не могло пройти бесследно. Я восхищалась красотой готических соборов и католической службы, одновременно понимая, что это не мое (именно как не мое мне это и нравилось). В многонациональной студенческой среде я познакомилась с <настоящими>, а не новообратившимися на волне увлечения Востоком буддистами и мусульманами. Так пришло осознание, что сидеть на двух стульях неудобно, что религиозный синтез - миф, и что придется выбирать. Вернувшись в Россию, я стала больше интересоваться Православием, в которое меня крестили еще в детстве. Делала попытки <захаживать> в храм, но это обычно кончалось поставленной свечкой, <отстаиванием> кусочка службы и злобным шипением бабушек. В храме я была не у себя.
Приход мой в Церковь был так же неожиданен, как и обретение пути. Это было таким же незаслуженным подарком, божественным даром, который оставалось только с благодарностью принять. Все началось с имени - Андрей Рублев. Это имя <явилось> мне где-то три года назад, в начале Великого поста, явилось как тема, но такая, которая все вдруг озаряет собой. Я сразу поняла, что я что-то напишу на эту тему - скорее всего, цикл стихов. Но почему-то сразу все оказалось овеянным атмосферой чуда. Я приходила в университетскую библиотеку, и недовольная библиотекарша, посмотрев на список заказанных мною книг, говорила: <Девушка, такие книги обычно разбирают еще в сентябре. Я, конечно, пойду посмотрю, но вряд ли хоть что-нибудь есть>. Через несколько минут недоуменная библиотекарша приносила мне все заказанные книги, все до одной. В переполненном зале Ленинской библиотеки обычно были заняты все столы. Но как только я входила со своей кипой книг, кто-нибудь тут же вставал и уступал мне место со словами: <Садитесь. Я как раз собирался уходить>.
Читая о работе иконописца и понимая, зачем во время этой работы ему необходим пост, мне как-то легко и естественно было поститься во время моей работы. Это помогало отвлечься от постороннего и сосредоточить все силы на одном. Мои друзья, заметившие резкую перемену во мне, удивлялись и говорили: <Что с тобой? У тебя такой вид, как будто ты сидишь где-то на облаках и оттуда на нас ласково смотришь>. В первую же неделю Великого поста, в воскресенье, на праздник Торжества Православия, я причастилась в Андрониковом монастыре, в котором жил когда-то Андрей Рублев. В этом храме я, всегда прежде чувствовавшая себя чужой, вдруг впервые почувствовала себя как дома. Люди были приветливы и внимательны. Если я уставала, мне предлагали сесть, если, почувствовав приступ удушья, выходила на воздух, тут же кто-то спрашивал, не нужен ли мне валидол. Исповедовавший и причащавший меня священник сказал: <Это же чудо, что Господь привел вас в Церковь>. Именно как чудо воспринимала это и я. Молитва, Причастие, Церковь перестали быть непонятными фикциями и стали чем-то живым и необходимым, как хлеб. Мой Бог из абстракции превратился в Живого Бога. В Великий четверг я закончила свой цикл стихов <Андрей Рублев>. Потом была скорбная Пятница и искренняя молитва. И первая моя <настоящая> Пасха. И такая радость!
С тех пор мой путь уже неразрывно связан с Церковью. Но оказалось, что надо еще уяснить свое место внутри нее. Оказалось, что мне катастрофически не хватает самых элементарных знаний. Стало ясно, что вслед за опытом сердца еще должен прийти опыт разума, что то, что чувствуешь как свое и родное, еще нужно осмыслить и понять; что без этого уже нельзя идти дальше по пути. Тогда я попала в Швейцарию, в группу православных студентов, приглашенных на месяц Патриком де Лобье. В их числе было двое ребят из Православного института. Мне опять давался подарок. Оставалось только его принять. Я пошла на оглашение в группу причащающихся.
Н. Л.
|
