 |
|
ГАЗЕТА "СПАС" |
|
| |
|
|
№11 (152) ноябрь |
|
|
Свобода, творчество и ответственность
Человек XXI века — то есть мы с вами — живет в интересное, но противоречивое время, которое философами современности названо эпохой постмодерна. И, вольно или невольно, мы вынуждены находиться в информационном пространстве, сопутствующем этому странному времени — столь же непростом и нелинейном, как и породившая его среда, где ни одна идея или утверждение не имеет право на абсолютное значение. Где все относительно настолько, что порой теряет грань разумного и порождает абсурд, трудно поддающийся пониманию даже самими творцами этих идей.
 Но какую же роль в этом мире, переливающемся всеми цветами и красками, мире стремительно меняющихся идей и идеалов, играет культура? Как оказывается, самую непосредственную. Это можно видеть хотя бы по ряду нашумевших выставок современного искусства, прошедших в Москве на протяжении последнего десятилетия. Можно долго спорить о художественном содержании этих культурных событий, но вот обойти стороной их смысловое значение нам вряд ли удастся.
Так где же проходит та тонкая и еле уловимая грань, которая отделяет подлинную божественную свободу — дар Творца людям — от откровенного кощунства и банальной глупости, особенно когда речь идет об использовании в культурном пространстве сюжетов, связанных с библейским откровением и имеющих тот или иной религиозный контекст?
Что есть свобода?
Если смотреть на вещи с богословской точки зрения, то есть смотреть как христианин, то свобода — это неотъемлемая и одна из важнейших составляющих образа и подобия Божия в человеке. Без свободы человек был бы не человеком, а скорее животным с зачатками социальной самоорганизации. Но все-таки — что такое свобода? «Возможность человека к добру или злу», как писал Шеллинг? «Возможность человека к добру и злу», как переврал Шеллинга Хайдеггер по воле невнимательного немецкого издателя? «Осознанная необходимость», как полагали стоики, Спиноза и многие другие?
Нет, все, конечно же, не так сложно. Для христиан свобода — это свобода от греха, возможность думать и поступать вопреки своей испорченной грехом и страстями человеческой природе. Христианская свобода имеет одновременно два наполнения — отрицательное и положительное. С одной стороны, свобода позволяет нам не делать того, что противно нашей совести и нравственной жизни, а с другой — она позволяет в рамках этой же нравственности оценивать наши и чужие поступки, в том числе плоды того самого творчества, о котором мы говорим. Только свободный человек может чувствовать нравственную ответственность за свой выбор, и наоборот: не чувствуя такой ответственности, человек не осознает по-настоящему свою свободу.
От культа к культуре
Повторюсь: значение культуры в современном мире велико. При этом надо понимать, что культура — это часть отображения духовной жизни в нашем тварном мире. Она оказывает огромное влияние на жизнь людей, не меньшее, чем религия. Поэтому в советское время, например, когда религия была выдавлена из жизни общества, именно тяга к культуре считалась проявлением «духовности».
Поэтому тут стоит привести одну известную мысль русского религиозного мыслителя отца Павла Флоренского о том, что культура происходит от «культа», то есть религии, как некое отщепление, отшелушивание от нее. Получив автономность, культура присваивает себе даже некие атрибуты культа. Хоть и делается это без его внутреннего содержания, без религиозной бытийной основы, но тем не менее она это делает, поскольку имеет корни в вере в Бога.
Если хронологически рассмотреть путь западноевропейского искусства, то его условно можно разделить на три следующих исторических формата:
— сотериологический («сотерио» — спасение) — от Рождества Христова до начала XV века, то есть до эпохи Возрождения, когда культура выражала главную жизненную ценность ранней Церкви — праведную жизнь во Христе и поиск Царства Небесного;
— эвдемонический («эвдемония» — счастье жизни) — от эпохи раннего Ренессанса до начала XX века, когда главной жизненной ценностью становится мир человека;
— нигилистический: этот формат раскрывается в системе кардинального отрицания и пересмотра традиционных духовных и культурных ориентиров, фактически воплощая в себе ницшеанский идеал глобальной ревизии всего миропонимания.
В качестве иллюстрации такой интерпретации современного авангарда можно привести короткую, но яркую характеристику абстрактного искусства школы Пикассо, данную в 1963 году ссыльным церковным писателем С.И. Фуделем: «Современное искусство — это не столько смена эстетических предпочтений, сколько бунт и очень глубокое богоборчество, какой-то уже не базаровский, а космический нигилизм. Точно какая-то ненависть к плоти мира, к самой материи мира все сильнее поднимается в человеке, пожелавшем своими нечистыми руками тронуть первооснову бытия, то основание, "которого, — как сказал апостол, — художник и строитель Сам Бог" (Евр 11:10)».
Свобода и творчество
Человек не является некой марионеткой в руках Создателя, потому как от Него же наделен весьма значимой, наравне с разумом, чертой образа и подобия Божия — свободой, благодаря которой он может как приближаться всеми аспектами своей жизни (в том числе и творчеством) к своему Господу, так и удаляться от Него. А вот теперь давайте подумаем, как этот общий принцип прилагается и к культуре.
И тут нам надо сказать, что, конечно же, свобода в христианстве никоим образом не означает сужение творчества до круга церковной или околоцерковной тематики. Художник-христианин — не тот, кто пишет пейзажи непременно с сельской церковью на заднем плане; писатель-христианин — не тот, у кого в романе или повести главным положительным действующим лицом обязательно будет священник или монах; поэт-христианин — не тот, у которого любовная лирика непременно редуцирована до воспевания Таинства брака и чистых радостей супружества. Любому будет понятно, что это скорее какой-то гротеск в отношении христианского понимания творчества и свободы в нем, но никак не христианский взгляд на искусство как таковое.
Вообще надо сказать, что у хорошего христианского писателя открытое и ярко выраженное религиозное сюжетное наполнение, как правило, не является доминантной. Справедливости ради заметим: чтобы рассказать о Боге, произведение не всегда может даже содержать в себе Его прямое упоминание. Бывает и так, что роман кажется лишенным ярко выраженного религиозного языка даже у авторов, которые были явно религиозными людьми. Например, в фэнтезийных произведениях знаменитых христианских писателей Дж.Р.Р. Толкиена и К.С. Льюиса мы не встретим прямого упоминания о Боге, хотя сам их смысл и нравственный контекст, без сомнения, христианские. Если же брать кинематограф, то все вышесказанное во многом касается и творчества советского режиссера Андрея Тарковского.
Бывает, что художник сам для себя пока не решил какие-то религиозные и философские вопросы, и он пишет картину. К примеру, есть такая картина М. Нестерова «Философы», на ней изображены отцы Сергий Булгаков и Павел Флоренский. Бог в ней вроде бы не присутствует, но если вдумчиво вчитаться в графический текст полотна, то можно понять, что в ней больше сказано о Боге, чем во многих других картинах.
Иными словами, свобода в выборе тем и способов творчества для художника-христианина, безусловно, существует в полной мере, главное, чтобы все создаваемое им пробуждало в человеке нечто высокое и доброе. Даже если художник обращается к негативным сторонам человеческой жизни, искусно изображает отвратительное, это может быть оправдано, если в конечном счете заставляет воспринимающего думать о настоящем, глубоком и нравственном. Если же художник сосредоточен на прекрасном (например, на красивых девушках), а в итоге пробуждает в зрителе только похоть, говорить о христианском искусстве не приходится.
Денис Михалев
Окончание следует
|
