 |
|
ГАЗЕТА "СПАС" |
|
| |
|
|
№9 (126) сентябрь |
|
|
«Любовь — это борьба»
Кшиштоф Занусси — один из самых больших мастеров европейского интеллектуального кино. Кинематограф Занусси — это более восьми десятков кино- и телефильмов, это признание критиков и жюри международных кинофестивалей, но самое главное — это всегда непростая моральная задача, сложный неудобный вопрос и всегда… свобода, в которой зритель может искать ответ и находить себя. 17 июня мастер отметил 75-летие. Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл поздравил кинорежиссера Кшиштофа Занусси с юбилеем. (Окончание. Начало в № 8 (125) август 2014 г.)
 Счастье и миссия
— Пан Кшиштоф, вы счастливый человек?
— Я постоянно спорю на эту тему, потому что не знаю, настолько хорошо я понимаю, что по-русски значит «быть счастливым». Я бы ответил мыслью, которая у меня родилась под влиянием Андрея Тарковского, с которым мы это обсуждали.
Тарковский, когда общался с американцами, считал, что «to be happy» — это не значит быть счастливым. Мне кажется, что и русские сегодня ставят этот вопрос подобным образом, что для меня, как поляка и католика, это все-таки звучит странно. Быть счастливым — а зачем? Мы здесь живем не для счастья. Если счастье — это благосостояние, я сразу рекомендую наркотики, особенно сильные наркотики! Берите наркотики и умрете через короткий срок, но у вас будет предельное благосостояние — полная эйфория с утра до вечера.
Так что же такое счастье? Я процитирую Тарковского, так как очень хорошо помню его ответ молодому американцу человеку, который спросил его: «А что мне делать, чтобы быть счастливым?» Тарковский отвечал: «Зачем тебе быть счастливым?» Дело в том, что мы не можем быть счастливыми на этой земле. Судьба наша так устроена, что рядом оказывается столько несправедливости, столько страданий, столько несчастий, как при этом я могу себе позволить сказать «я счастлив»?
Как я могу быть счастливым, когда рядом кто-то умирает, когда рядом кого-то бросила любимая женщина? Невозможно при этом быть счастливым. Счастье приходит и отходит, оно приятно, да, но еще есть долг, какая-то определенная миссия, и это гораздо важнее.
Тарковский говорил: «Бог нас призвал из несуществования к существованию». И это правда. Нас могло не быть, нас когда-то не было, нас когда-то не будет здесь. Я могу себе представить, что мир мог бы прекрасно существовать без меня. Если я появился, значит, появился для чего-то я, мне надо догадаться, для чего, каково мое призвание, а, поняв это, ответить на призвание и выполнить миссию. А по дороге — когда-то буду более счастливым, в другой раз менее. Все эти радости просто по дороге. Настоящее счастье должно быть целью по другую сторону горизонта. На этой земле до конца счастливым быть невозможно.
— Но ведь бывают такие точки, вершины счастья, когда человек оказывается словно на горе Фавор…
— А после Фавора вы помните, что произошло? Да, апостолы хотели поставить там палатки и мечтали всегда жить в эйфории. Они в некоторой степени тоже возмечтали о наркотике. Но оказалось, что впереди их ждала тяжелая борьба. И жизнь — это борьба, любовь — это борьба. Я постоянно это повторяю, потому что молодые думают, что любовь — это приятные чувства.
У меня восемь собак. Я вижу, что такое любовь у собаки, и понимаю, что это вовсе не подходит под настоящее понятие любви. Греческое слово αγάπη (агапэ) означает высокое чувство, а это значит — огромную работу. И без труда любви нет. А любить людей очень трудно, люди в большинстве своем вредные и отвратительные, и нам так не хочется с ними общаться.
Необходим огромный труд, чтобы дойти до такой человечности, когда даже в отвратительной морде своего преследователя ты можешь увидеть лик Христа. Почти невозможно, но есть люди, которым это удавалось. Для меня это самые интересные люди.
— Мне кажется, еще одна из тем вашего фильма последнего фильма «Инородное тело» — это ощущение богооставленности, страшное ощущение жизни без Бога. Не только у человека, который Бога знал, но потерял, но и у людей, которые ни разу в жизни не соприкасались с Небом. Расскажите, каков ваш путь преодоления этого состояния.
— Просто я всегда стараюсь опровергнуть наивный катехизис, когда люди считают, что если я
| Главное для христиан — это Евангелие, там есть мудрость и надежда | буду жить порядочно, то мне будет хорошо. Не будет хорошо. Будет тяжело, придут моменты, когда вдруг наступит черная ночь.
Нам надо быть к этому готовым и не терять надежды, что эта темная ночь, если придет, то рассеется. Но думать о том, чтобы получить награду за наши хорошие поступки, за то, что мы будем иметь теплые чувства к людям, а они будут нам улыбаться — это ужасно наивно. Этого не надо людям обещать, потому что хорошие дела ничего не гарантируют, наоборот, мы должны всегда быть готовы к борьбе в трудных условиях.
Но, конечно, должна быть и надежда, что Бог нас примет, и тогда будем говорить о любви и о счастье. А на этом земном шаре рассуждать об этом рано, на мой взгляд.
Бороться, молиться, любить
— Вы сказали, что во времена преследований быть христианином было проще. А сейчас, когда, казалось бы, полная свобода действий, как Вам кажется, в чем главная проблема современных христиан?
— Я думаю, что проблема христиан всегда одна и та же — это недостаток любви, неготовность к самопожертвованию. Мы, конечно, природные эгоисты, как и все животные и даже растения. Я смотрю на природу, какая там происходит борьба за выживание! Одно дерево давит корнями на другое, одна собака хочет забрать кусок мяса у другой, так и один маленький ребенок, когда увидит игрушку у другого, сразу хочет ее присвоить. Даже маленький, он уже агрессор-эгоист. Только культура поднимает нас вверх. Но в высоком смысле — культура. Она развивает наши более человеческие чувства, и религия в этом процессе — главная составляющая. Если мы развиваемся, то выходим из нашего зверского положения.
Главное для христиан — это, конечно, Евангелие, там есть мудрость и надежда. А наша природа всегда нас тянет вниз, больше мы любим получать, употреблять, кушать, а давать другим любовь — это трудно, можно сказать, почти противно, мы не хотим этого.
— Как преодолеть?
— Бороться, молиться и пробовать любить людей, даже если это трудно.
— Возвращаясь немножко назад, могли бы вы назвать своих наставников, учителей, людей, которые сыграли какую-то очень важную, значимую роль в вашей жизни, профессиональной и духовной?
— Это большой разговор. Среди режиссеров — великий Робер Брессон. Конечно, Ингмар Бергман, который сильно на меня повлиял, я был огромным его поклонником. И Карл Теодор Дрейер, с которым я столкнулся на студии, а потом узнал его глубокое религиозное кино.
Было, конечно, много писателей, которые повлияли на меня. Конечно, такие люди, как Грэм Грин, с которым мы вместе даже сотрудничали, но как молодой человек я даже не мечтал, что с ним встречусь. Это были люди, которые, конечно, на меня повлияли.
Среди святых — это, наверное, блаженный Августин, человек, который первым обратил внимание на внутренний мир человека, словно обратил камеру на себя. Наша европейская культура переменилась именно после творений Августина. В древнем Китае, в Индии, создавались великие произведения, где люди рассказывали о мире, но никто никогда не говорил о себе.
Августин первым рискнул так открыться, показав, что моя совесть, моя душа — это сюжет рассказа. Он, конечно, был человеком со сложным характером, иногда бывал очень жестоким, страстным. Но, Боже мой, какая любовь в нем была! Меня это поразило!
Франциск Ассизский в свое время тоже меня увлек. Я когда-то ставил пьесу на основе его биографии,
| Борьба со страхом — это постоянная борьба за любовь | и я увидел, что он совсем не такой умильно-сладкий, как его пытались представить в XIX веке, он был совсем другой — человек колоссальной страсти, огромной любви к жизни, к материи, к женщинам, к природе — ко всему. И все-таки его любовь к Богу была столь сильной, что она победила. Он был одним из тех людей, который может быть для нас примером такой любви и победы.
— Есть вещи, которых вы боитесь сегодня?
— Боюсь смерти, боюсь своей слабости, боюсь того, что какого-то испытания я не выдержу. Никогда неизвестно, как и когда оно нагрянет. До сих пор Бог был для меня милосердным, не ставил меня перед таким выбором, где я не знал, как поступить. Мы никогда не можем обещать, что поступим правильно, потому что страх, боль могут довести человека до любого состояния, даже до зверства. Я всегда боюсь, чтобы я до такого низкого состояния не дошел.
— Помните слова Иоанна Богослова «В любви нет страха»?
— Борьба со страхом — это постоянная борьба за любовь. Но страх тоже иногда побеждает. Не могу сказать, что он мне чужд, бывает, и я боюсь.
— Вы кажетесь очень хорошим, спокойным, уравновешенным человеком. Бывает, что вы раздражаетесь на площадке, дома?
— Нет, редко. У меня не просто такой характер, я этому научился. У моего отца был вулканический итальянский темперамент, его часто осаживали из-за этого. Я понял, что это не метод и надо всегда себя контролировать. И я контролирую. Но то, что вы видите, это вовсе не вся правда. Правда спрятана, как всегда.
— В ваших фильмах вы раскрываете хотя бы частицу себя?
— Конечно, гораздо больше, чем в разговоре.
— У вас сейчас готовится к выходу новый фильм. А есть ли планы? Над чем вы работаете сейчас?
— Планов огромное число! Недавно создал новый сценарий. Только что, недели две-три назад, услышал, что, может быть, найдутся деньги на этот проект, хотя я думал, уже что все пропало. Знаете, сегодня найти деньги и снять картину — это каждый раз чудо, это ненормально.
Мой отец правильно меня предупреждал, что профессия режиссера — это почти стабильная безработица. Да, это так, я никаких прав не имею. Инженер имеет право работать, врач — он нужен. А я должен доказать, что я кому-то нужен, если люди этого не принимают. Поэтому очередная борьба за то, что бы я мог еще что-то делать, — для меня это нормально. Сейчас готовлю театральную пьесу. Думаю, конечно, еще над несколькими проектами. Может быть, хотя бы одна история найдет финансирование…
— Послушайте, у вас огромнейшая фильмография, множество призов самых престижных фестивалей, наград от самых достойных кинопремий, международное признание…
— И все-таки самые важные мои сценарии не сняты, я это знаю точно. Это, мне кажется, самые удачные мои сценарии, но не удалось — там были большие сметы. Пока не удается, но я бы к тем сценариям вернулся.
Но надо смотреть вперед, надо радоваться тому, что есть, а не жаловаться, что что-то не удалось. Никому не удалось сделать все. Так как я видел, что такие люди, как Акира Куросава или Фредерико Феллини, под конец жизни, будучи классиками, тоже не находили денег на свои картины, то сейчас осознаю, что невозможно надеяться на лучшее.
Было трудно, будет трудно, и все-таки надо жить.
По материалам www.pravmir.ru
Публикуется с сокращениями
Беседовала Алиса Струкова
|
