ГАЗЕТА "СПАС"   <Все> Январь Февраль Март Апрель Май Июнь Июль Август Сентябрь Октябрь Ноябрь Декабрь   2004 2005 2006 2007 2008 2009 2010 2011 2012 2013 2014 2015 2016 2017 2018 2019     №2 (119) февраль

МОЙ ПУТЬ К БОГУ 

Странная и все же близкая

Митрополит Диоклийский Каллист (Уэр) — один из виднейших архиереев Православной Церкви в Западной Европе. Он родился в 1934 году в Англии в состоятельной англиканской семье, и православие было его сознательным выбором. За плечами владыки — десятилетия служения Церкви и преподавания в Оксфордском университете, ряд богословских трудов и популярных книг о православии. Книга владыки «Православная Церковь» переиздавалась более двадцати раз, была переведена на многие языки и открыла путь к православию многим людям Запада. Но и нам, для кого православие является родным, порой бывает не лишним увидеть его «извне», как бы издалека, чтобы понять, каким сокровищем мы обладаем. Мы публикуем фрагменты из статьи митрополита Каллиста, в которой он рассказывает о своем пути в Православную Церковь.

По　мере углубления в　Православие меня особенно привлекли, больше скажу, поразили три вещи. Во-первых, я　увидел, что в　современном Православии, при всех внутренних трудностях и　человеческих слабостях, продолжает жить подлинная, неискаженная Церковь апостолов и　мучеников, отцов и　Вселенских Соборов. Эту живую преемственность можно назвать полнотой и　целостностью или, что еще точнее,　— Преданием. Православие обладает　— не　по　человеческим заслугам, но　по　благодати Божией　— полнотой веры и　духовной жизни, полнотой, в　которой элементы догматики и　молитвы, богословия и　духовного делания составляют органическое целое.

Мне хотелось　бы особенно подчеркнуть слово «полнота». Православие обладает преизбыточествующей жизнью во　Христе, но　не　монополией на　истину. Ни　тогда, ни　сейчас я　не　считаю, что между «светом» православия и　«тьмой» неправославия пролегла непреодолимая пропасть. Мы　не　думаем, будто коль скоро православие обладает полнотой Священного Предания, другие христианские общины не　обладают ничем. По　мнению Н. Лосского, которое я　полностью разделяю, неправославные общины в　разной степени причастны к　благодатной жизни Церкви. Однако они обладают лишь частью спасительной и　живоначальной истины; вся полнота ее　содержится только в　православии.

Особенно поразило меня, что православные мыслители, называя свою Церковь «Церковью Священного Предания», вместе с　тем утверждают, что Предание не　статично, но　динамично, носит не　апологетический, но　исследовательский характер, не　только обращено к　прошлому, но　открыто будущему.

Со　временем я　стал понимать, что Предание как жизнь Святого Духа в　Церкви　— всеобъемлюще и　всеохватно. В　частности, оно включает Библию, Священное Писание, так что разрыва между Писанием и　Преданием нет. Писание существует внутри Предания, а　значит, только благодаря ему Церковь в　каждом поколении верующих может понимать Слово и　жить　им. Так я　научился видеть Православную Церковь не　только как «традиционную», но　и　как библейскую. Не　случайно в　каждом храме Евангелие кладут в　алтаре на　середину святого престола. Ибо подлинные «евангельские христиане»　— это православные, а　не　протестанты. (Если　бы только мы　на　самом деле изучали Библию так　же ревностно, как они!)

Хотя период семи Вселенских Соборов исключительно важен для Православия, не　следует думать, что «время отцов» закончилось в　VIII　веке. Наоборот, патристическая эпоха не　знает конца. Если не　считать человеческой греховности, мы　не　видим никакого препятствия для того, чтобы в　третьем тысячелетии созывались Вселенские Соборы и　появлялись новые отцы Церкви, равные по　авторитетности раннехристианским, ибо Святой Дух сегодня пребывает и　действует в　Церкви так　же, как и　в　прошлом.

...Я все яснее видел, что живая связь, о　которой свидетельствовало Православие, отсутствовала в　родной для меня Англиканской Церкви.

Я　всегда был искренне признателен своему англиканскому воспитанию и　никогда не　отрекался от　той церковной среды, в　которой впервые узнал во　Христе своего Спасителя. Я　всегда считал свой переход в　православие наиболее полным осуществлением всего лучшего, что дал мне духовный опыт англиканства, подтверждением, а　не　отказом от　него. Вместе с　тем, при всей

Но　еще более беспокоило меня присутствие в　англиканстве «либерального» крыла, представители которого сомневались в　Божественной природе Христа, Его девственном рождении, чудесах и　телесном Воскресении. Я　постоянно мысленно возвращался к　исповеданию апостола Фомы: «Господь мой и　Бог мой!» (Ин 20, 28), слышал как　бы обращенные ко　мне слова апостола Павла: «Если Христос не　воскрес, то　и　проповедь наша тщетна, тщетна и　вера ваша» (1　Кор.　15, 14). Для спасения мне необходимо принадлежать к　Церкви, которая твердо и　непоколебимо придерживается основополагающего христианского учения о　Троице и　Личности Христа. Но　где мне найти такую общину? К　сожалению, Англиканская Церковь ею　быть не　может.

Может быть, это Рим? В　пятидесятые годы, перед Вторым Ватиканским Собором, для любого англиканина, ищущего кафолического Предания, естественней всего было стать римо-католиком. Вот христианская общность, которая, как и　Православная Церковь, сохранила апостольскую преемственность, верность памяти мучеников, учению древних Соборов и　отцов. Кроме того, это Церковь западной культуры. В　самом деле, зачем мне православие? Разве нельзя найти полноту живого Предания гораздо ближе?

Хотя какое-то время меня тянуло к　католичеству, но　все-таки я　колебался. Удерживало не　«филиокве», хотя благодаря Лосскому я　осознал всю важность этой прибавки к　Символу веры. Мешала, главным образом, претензия пап на　вселенскую юрисдикцию и　безошибочность. Изучение раннего христианства убедило меня, что восточные отцы　— святой Василий Великий и　святой Иоанн Златоуст, равно как и　западные, взять хотя　бы святого Киприана и　блаженного Августина,　— понимали сущность Церкви на　земле совершенно иначе, чем Первый Ватиканский Собор. Я　видел, что доктрина о　первенстве Рима просто не　соответствовала исторической истине. Усиление папской власти, особенно начиная с　XI　века, в　значительной степени нарушило преемственность Предания в　Римской Церкви.

Убежденность в　том, что только в　Православной Церкви можно найти полноту и　неповрежденную преемственность от　Церкви апостолов и　отцов, укреплялась по　мере открытия еще двух измерений православия. Во-первых, я　узнавал о　гонениях и　мучениках Церкви нового времени, претерпевших от　турок, а　затем, уже в　XX　веке,　— от　коммунистов. Это напрямую связывало

А　рядом с　теми, кто явно и　зримо свидетельствовал о　своем исповедании кровью, я　увидел бесчисленное множество других, следовавших за　уничижившим себя Христом по　пути внутреннего мученичества　— кенотических святых, явивших кротость, великодушие и　сострадательную любовь　— Ксению Петербургскую, Иоанна Кронштадтского, Нектария Эгинского. Вот оно, то　самоотверженное сострадание, которое встречал я　в　романах Достоевского и　Толстого. Особенно близки (тем более что с　семнадцати лет я　был пацифистом) мне стали святые страстотерпцы, братья Борис и　Глеб, княжившие в　Киеве в　XI　веке. Их　отказ от　кровопролития и　насилия даже ради самозащиты, их　невинное страдание стало для меня благой вестью о　Кресте Христовом.

А　во-вторых, я　все глубже понимал ценность мистического богословия христианского Востока. Предание　— это передача не　только догматических формулировок, но　и　духовного опыта. Я　узнал, что исихия　— покой или безмолвие　— достигается путем непрестанного повторения Иисусовой молитвы. Преподобный Исаак Сирин поведал мне, что слово достигает полноты в　безмолвии...

Три упомянутые черты　— Предание, мученичество и　безмолвие　— вполне убедили меня в　истинности православия. Однако слова, услышанные на　летнем съезде Содружества святого Албания и　преподобного Сергия в　августе 1956　года, пробудили во　мне непреодолимое желание не　только созерцать Православие извне, но　и　войти вовнутрь. Когда отца Льва (Жилле) попросили определить, что такое Православие, он　ответил: «Православный　— это тот, кто принимает апостольское Предание и　находится в　общении с　епископами, поставленными учить Преданию».

Митрополит Диоклийский Каллист (Уэр)