«Альфа и Омега» — 17 лет издания, 60 толстых номеров… В квартире Журинской под журнал отведена целая полка. В открытом окне первого этажа шумит весенняя улица, на стенах — картины Елены Черкасовой, на столике — коллекционные кошки. Разговор начинается без предисловия и долгого подступа к теме.

— Масс-медиа должно иметь одно свойство: оно должно быть средообразующим. Вокруг него должны собираться единомышленники.

Конечно, СМИ может добиться временного успеха, если будет искать себе аудиторию такую, чтобы ей потрафить, но это дело в перспективе обреченное, тем более когда мы говорим о христианской журналистике. Христианская журналистика — это не пропаганда, это — свидетельство.

Нам никто не сулил успеха, нам говорили: «В мире будете иметь скорбь». А дальше сказано: «Но мужайтесь, Я победил мир». Не сказано: «Я вам дам победу над миром», нет. «Я победил мир». Мы живем в спасенном мире.

Когда еще не было политкорректности, в Америке в XIX веке, когда давали объявление о приеме на работу, оскорбительным образом писали: «Ирландцев просим не беспокоиться». Если абстрагироваться от политкорректности, то условных ирландцев просят не беспокоиться: спасать мир не надо, он спасен. А надо свидетельствовать, что он спасен.

Мы должны это сами почувствовать, должны испытывать радость о Господе и эту радость свидетельствовать. Это, конечно, очень трудно, но идеальное православное СМИ будет руководствоваться тезисом апостола Павла: «Непрестанно молитесь, всегда радуйтесь, за все благодарите». Вы это часто встречаете в православных СМИ? А «слава Богу за все» святителя Иоанна Златоуста — часто?

— Свидетельство — для журналистики необычное понятие. О религиозной журналистике говорят в самых разных словах: проповедь, пиар, аналитика….

— Нормальным православным издательством руководят, простите меня, миряне (при всем моем уважении к носителям священного сана, они обязательно должны в этом деле присутствовать, но работают миряне). Следовательно — это частный случай апостолата мирян.

А что такое апостолат мирян? Очень простая вещь. Мы должны свидетельствовать о Христе своей жизнью во Христе. Если мы своей жизнью не свидетельствуем, то Господь не даст никакого процветания — будь хоть средства, хоть административный ресурс, хоть что. Не даст и все. Потому что свидетельство о Христе исключает лжесвидетельство. А когда мы говорим одно, а делаем другое, — это и есть лжесвидетельство. 

Только так СМИ может стать средообразующим. Наше дело — чтобы свидетельство было максимально адекватным.

— Если посмотреть на самые обсуждаемые в религиозной и околорелигиозной журналистике темы, то это будет доход священства, дресс-код…

— Тут в Интернете возник совершенно дивный анекдот, который я не могу не одобрить. Я большой любитель острословия. «Жила-была девушка, тем и виновата». Дело было не в дресс-коде, а в идее о том, что всякий человек может пожелать изнасиловать женщину, которая неправильно одета. Вот это вот было главное безобразие, а не дресс-код.

Мы должны свидетельствовать не недопустимость дамских штанов (кстати, Святейший Патриарх Алексий как-то спросил на епархиальном собрании, когда один батюшка это дело обличал: «Ну, хорошо, а когда юбки совсем переведутся, что делать будете?»). Мы исповедуем Христа Распятого. Для иудеев, как известно, соблазн, для эллинов — безумие. Потрафлять вкусам, идти за людьми нельзя, потому что тот же апостол Павел говорил: «Я в безумии своем…» о том, что и как следует утверждать: вопреки общепринятым заблуждениям и нашим собственным «слишком человеческим» опасениям.

Об успешности православного СМИ очень трудно говорить. Это Бог дает. А что Бог дает? — спасение, но не обязательно успех; не будем придерживаться теологии процветания, это в конце концов неправославно. Кому Бог дает? Тем, кто Ему верен. Такие общепринятые вещи, как массовость тиража и так далее, — это не так важно.

— Но разве издатели православной литературы и СМИ не хотят донести Слово до максимально широкой аудитории?

— Есть такая поговорка: «Франция пойдет туда, куда ее поведут 300 человек». Мир пошел туда, куда его повели 12 апостолов. Дело не в массовости, а в стоянии перед Христом. В свое время отец Глеб Каледа говорил: за что мы почитаем святых? Не за их учение (они ошибались, у них были богословские ошибки), не за их жизнь (все они были люди грешные, а некоторые грешили тяжко), а за их стояние перед Господом. За их позицию, которая была безупречно сформулирована в свое время Авраамом. Господь позвал Авраама. «Вот я!» — сказал Авраам. Все. Это первичная форма веры, первая ее позиция: «Вот я!». Вот я перед Тобой, Господь мой и Бог мой. От этого уже все идет.

— Получается, что нужно свести все к одной теме, к одному направлению?

— Мы знаем про соль земли, и мы помним продолжение, что если соль испортится, то с ней уже ничего не поделаешь, ее можно только выбросить. Но есть у соли земли и вторая сторона. Должно быть тесто, в которое сыплется соль; соль — это не еда, соль — это приправа. Никто не говорил: все сделайте солью, и тогда все будет хорошо. Если все сделается солью, то хорошо не будет. Это жена Лота сделалась солью…

— Но многих ли людей может заинтересовать свидетельство? Ведь православные СМИ существуют не в вакууме, рядом с ними сотни намного более увлекательных изданий… 

— Естественно, может заинтересовать — ведь люди на самом деле любят недоступное, интересное, необычное. И вот это, что для иудеев соблазн, а для эллинов безумие, надо подать необычно. Это действительно интересно. Как говорил в свое время С.С. Аверинцев: «Почему бы не призвать молодежь к блистательной, увлекательной авантюре целомудренной жизни». Это действительно блистательная и увлекательная авантюра. Почему бы это так не показать? Почему это обязательно должны быть какие-то серо-буро-малиновые юбки с висячими подолами?

— Это очень трудно понять и реализовать. Писать о жизни во Христе, но так, чтобы это цепляло читателя, — это колоссально сложная, нереализуемая задача.. А ведь нам надо как-то менять общество…

— Православным СМИ формировать общественное мнение? Доформировались. Когда вышла моя книжка про кота Мишку, на одном кошачьем сайте появилось: «И хотя книга христианская, читать можно». Понимаете, какую репутацию надо заслужить всеми этими дресс-кодами и прочим, чтобы люди так писали?

Вот я сейчас написала статью, которая пойдет в 60-й номер «Альфы и Омеги». Ее, кстати, крайне одобрил отец Алексей Уминский. Она называется «Поворот оверкиль». Это когда вверх дном корабль переворачивается — это конец. Я пишу об историческом корабле и начинаю с того, что все мы любим говорить о том, что мир меняется к худшему, а когда доходит до дела, то единственное, о чем мы можем говорить, так это о том, что молодежь одевается безумно вызывающе. Но простите, это признак стабильности. Это было всегда. А признаки-то ухудшения другие. Нежелание жить, нежелание жить с Богом, нежелание вечности, пресыщенность, страх. Все живут в страхе. И лжесвидетельства и лжепроповедники, которые людей запугивают адскими муками.

Когда я вижу фотографии вот этих святотихоновских девиц, которые уже вошли в легенду, я вспоминаю один случай.

Когда только-только началась разрядка в обществе и зарубежные поездки, Ольга Сергеевна Ахманова с группой студентов и преподавателей поехала в Англию. Английский ее был блистательный, она была неслыханная красавица: высокая, стройная, длинноногая блондинка, с голубыми глазами и ямочками на щеках. В Англии она произвела фурор, о ней писали в светской хронике.

Естественно, когда она приехала назад, то попала на партбюро. Евдокия Михайловна Галкина-Федорук, которую можно было обвинить во всем, кроме красоты, сказала: «Ольга Сергеевна, как вы могли забыть, что советская женщина должна внушать капиталистам отвращение?!» В этом смысле она была стопроцентная советская женщина; правда, она не только капиталистам отвращение внушала.

Так вот, когда я смотрю на наших эталонно-православных девиц, я вспоминаю этот случай на партбюро. Православная девушка должна внушать отвращение всем, в том числе и своему мужу. Православный молодой человек — то же самое. Когда в храме вы видите особо грязную и лохматую голову, вы должны сделать вывод, что ее обладатель особенно набожен. Что за безобразие? Кого это может привлечь?

Владыку Антония спросили, какой должна быть православная семья, он ответил одним словом: «Счастливой». А какое такое счастье написано на этих перекошенных от злобы физиономиях? И лицо наших СМИ по большей части такое же: убогое и перекошенное. А мы жалуемся, что не можем атмосферу в обществе изменить. Так и слава Богу, что мы не можем ее вот таким вот образом переменить. Это же Господь бдит. 

— Сегодня вокруг Церкви вспыхивает медийный конфликт за медийным конфликтом. Многие из них разжигаем мы сами. Растут антиклерикальные настроения, и уж точно не меньше становится старых упреков, тиражируемых новыми медиа…

— Недавно, отвечая на замечания «Русского репортера» о том, «как нам обустроить Церковь», я вспомнила Вертинского: «Будет это пророк или просто обманщик, но в какой только рай нас погонят тогда?». Мне такие вопросы очень напоминают проект соловьевского антихриста: у нас должны быть культурные православные, просвещенные мусульмане и так далее. После Вертинского высказался Галич: «Бойтесь единственно только того, кто скажет "Я знаю, как надо"».

Нам говорят, как надо, а мы боимся, и правильно делаем, что боимся. А закончила я цитатой из песни, которую поет Слава Бутусов; это триумф личного свидетельства: «Может быть, я не прав, может быть, ты права, но я видел своими глазами, как тянется к небу трава».

Мы своими глазами видим, что Господь — в нашей Церкви, что Он нас не оставил. И о Нем мы свидетельствуем. Мы не должны быть все пионерами и комсомольцами. Кто сказал, что все наши епископы должны быть кандидатами в патерик? Это при советской власти были кандидаты в ЦК. У нас кандидатов в святые нет. Господь выбирает святых среди грешных людей. Вот что мы обязательно должны сказать: мы не претендуем на святость. Господь пришел не к праведникам, а к грешным. И Он остается в нашей Церкви. Мы это осознаем, и это сильно нас отличает от тех, которые не осознают себя грешниками. Нам лучше в этом смысле, потому что мы с Господом, Он с нами.

Есть совершенно замечательное стихотворение у Тимура Кибирова о том, как праведные граждане будут шокированы, если они попадут в рай. Кто там будет? — Мотя из налоговой полиции, Магда из массажного салона. 

Как же было нам не обозлиться?!

Рядом с Ним расселись беспардонно

Мотя из налоговой полиции,

Магда из массажного салона!

Как же нам не предпочесть Денницу

Плотницкой компании хваленой,

Мотьке из налоговой полиции,

Машке из массажного салона?!

Ведь и в этой, вот, провинции

Мог бы выбрать Флавия, Филона,

Хоть Варраву — все ж не из полиции

И не из массажного салона!..

Я воображаю наши лица

В судный день, когда, поправ законы,

Рыболов, и мытарь, и блудница

Воссияют у Господня трона.

 

А помните Гумилева?

Чтоб войти не во всем открытый,

Протестантский, прибранный рай,

А туда, где разбойник, мытарь

И блудница крикнут: вставай!

Мы верим в такого Бога, Который не ставит пятерки отличникам, а смывает грехи у тех, кто к Нему за этим обращается. Он настолько велик, могуч и добр, что стоит нам к Нему обратиться, и наши грехи исчезают.

— Да, но люди ждут от нас плодов веры, о них рассказать трудно. В результате многие сюжеты в СМИ связаны с неприглядным поведением верующих, что отталкивает людей от Православия. Как выбрать здесь и правильный стиль, да и свое отношение ко всему этому негативу?

— Однажды ко мне пришла пятидесятница и стала прохаживаться насчет личных грехов православного духовенства. И тут я разозлилась и сказала: «Вы не понимаете одну вещь. Даже если куда-то денется Русская Православная Церковь, что невозможно, но даже если она куда-то денется и в ней останется один священник — горький пьяница и заведомый стукач, — я останусь его последней прихожанкой и мы вместе будем оплакивать наши грехи». И больше она не появлялась.

И ведь православные тоже считают, что все наши батюшки должны быть юными пионерами, все епископы — Серафимами Саровскими. Причем на самом деле ни о жизни батюшек, ни о жизни епископов никто ничего не знает. Вернее, все знают, что весь епископат в золоте, а какие диагнозы у них — никто не знает. Помните чеховский рассказ «Архиерей», о том, что Владыка не дожил до Пасхи, умер от кровотечения, от брюшного тифа? И тогда выяснилось, что он служил с брюшным тифом. Чехов был врач и знал, что с брюшным тифом быть на ногах невозможно. Но в его рассказе Владыка с брюшным тифом был на ногах, и служил, и свалился буквально за сутки до смерти. Вот таких вещей никто не знает, потому что они это скрывают.

Какие скорби несут наши батюшки. Себя мы-то знаем, знаем, что мы не сокровища. А всю эту свою несокровищность мы же сваливаем на наших священников, поедом их едим.

Отец Глеб Каледа очень тяжело умирал. И он, умирая, говорил «Иначе нельзя, я убийц исповедовал». Про это же никто не думает, и мы их рассматриваем потребительски: мы там что-нибудь вякнем, батюшка махнет епитрахилью, и у меня будет право причаститься, чтобы не болеть. Вместо того чтобы сказать: «Я, батюшка окаянная такая-то и сякая-то» — начинается: «Да, понимаете, но вы меня поймите, тут такая сложилась ситуация, ведь я так, а мне так… я вся такая нервная, такая тонкая…».

Так что на Христа и на свое стояние перед Христом должна ориентироваться православная журналистика и на то, что врать нельзя. Вот это главное.

Журнал «АЛЬФА И ОМЕГА» был основан весной 1994 года. 400-страничный журнал-ежеквартальник, издающийся тиражом 2500 экземпляров и распространяющийся на территории всех стран СНГ. Его читателями стали священники и активные миряне, работающие ради формирования подлинно церковного сознания у того поколения российских христиан, которое пришло в Церковь в последние десятилетия.

— Марина Андреевна, расскажите, как создавалась «Альфа и Омега»? Это было такое интересное время синхронного всплеска, одновременно возникло сразу несколько православных изданий: «Фома», «Встреча»…

— У меня было желание издавать православный журнал. Я посмотрела, что тогда стал делать «Вестник РХДД». Он ударился в ностальгию по России, а я видела потребность удариться в ностальгию именно по диаспоре. Вначале мы очень много публиковали Шмемана, Мейендорфа, Флоровского — хотели донести до читателя России, который ничего этого не знал, подвиг православной диаспоры.

Это были великие люди, они были велики именно в своем стоянии. Свет миру. Они при этом были лишены родины, им было горько от этого всегда, но на их стоянии это никак не отражалось. Совершенно чудом я получила какие-то глупые деньги, я не понимаю, как их на что-то хватило, но вот стала я издавать и все.

— У вас большой редсовет, но велика ли сама редакция?

— Было нас двое: я и моя крестница. И до сих пор две хворые старухи этим занимаются.

— Как собирали авторов? 

— Кто приходил, кого приглашали. Вот, например, я как-то «положила глаз» на совсем молодого, но умного, мыслящего и красивого отца Алексея Уминского и сказала, что сам Бог ему велел что-то писать про воспитание. Он очень взволновался и сказал: «Марина Андреевна, я должен вас предупредить, я не профессиональный педагог». На что я ему ответила, что это очень хорошо, что профессионального педагога я бы и не пригласила.

Совсем умирающему отцу Глебу Каледе я как-то предложила из его статей о Туринской плащанице сделать обобщающую. Он благословил нас сделать суммирующий текст, лежа в больнице, где его и дорабатывал. Он умирал, номер еще не вышел, и мы просили в типографии, чтобы нам сделали отдельные оттиски, и батюшка их подписывал: «Детям», «Друзьям». Потом эта статья вышла невероятным совокупным тиражом (отдельными изданиями, ре-публикациями), кажется, около 200 000 экз. А потом мы стали всего отца Глеба печатать — главы «Домашней церкви», проповеди и прочее. И подготовили к печати все его труды. 

Еще с владыкой Антонием получилось — как-то мы столкнулись с Еленой Львовной Майданович, и она нас полюбила. С тех пор у нас нет ни одного номера, в котором не было бы владыки Антония.

— Помните первый номер?

— Первый номер… Первый номер надо еще увидеть. Он был тоненький, нелепо сверстанный, в какой-то дурацкой бумажной обложке. Это же постепенно у нас обложка стала не совсем бумажная, а потом мы завели на ней какую-то красоту, потом она стала цветная. За эту красоту нас дико ругали, шли шепоты, что журнал не православный, потому что изображена Троица в четырех лицах. А там изображена всемирно известная миниатюра «Епифаний Премудрый с братией пишет житие преподобного Сергия». Вот такая православная просвещенность.

У нас никогда не было большого тиража, но я знаю, что каждый экземпляр зачитывают до дыр. В библиотеке Троице-Сергиевой академии и семинарии у нас просили два экземпляра вместо одного, потому что один моментально занашивают и на него очередь.

Однажды ко мне приехал один наш немосковский автор, стал рассказывать о каких-то нестроениях епархиальных, а потом как-то замолчал, смотря на полку, где была вся «Альфа и Омега», и сказал: «Вот. Через 200 лет это и останется. Все забудут про наши дрязги». 

Тем и живем.

— Было желание все бросить и жить спокойно?

— Многократно. Много лет назад у меня был разговор с отцом Алексием Уминским. Я подошла издалека, говорю: «Отец Алексий, а ведь это правда, что для священника превыше всего спасение человеческих душ?» «Правда», — говорит отец Алексий. Я говорю: «Отец Алексей, благословите бросить всю эту чрезвычайно душевредную тягомотину и заняться спасением души». «Еще чего!» — сказал отец Алексей, вот именно этими самыми словами. А еще интеллигентный человек, горько подумала я… и продолжала свою деятельность.

Я смирилась с тем, что редактирование — это крайне душевредная работа. Правда, хуже всего — это редактирование перевода. Потому что редактор между двумя языковыми системами и между двумя сознаниями: автора и переводчика. Такая чудовищная нагрузка, что как-то с ней справиться можно, только раскалившись до состояния берсерка. Рубить направо и налево. А это состояние душевредное.