 |
|
ГАЗЕТА "СПАС" |
|
| |
|
|
№7 (4) июль |
|
|
СМЕХ (ТЫКВА ПРОРОКА)
Смех: как к нему относиться? Есть ли он в Библии? Совместим ли с христианством? Каким становится в этой традиции? Над чем смеются монахи? Что недопустимо?
 Эти вопросы не столь поверхностны, как кажется на первый взгляд. Если человек всерьез обеспокоен жизнью своей души, он готов на любые жертвы и для него нет мелочей.
В конечном итоге все вопросы сводятся к одному практическому: означает ли обретение веры отказ от смеха? Надо ли мне каяться в том, что я смеюсь?
Диалектика смеха - диалектика перехода. Смех - способ раскрепощения, освобождения человека от пут каких-либо норм. Именно смех позволял человеку выстоять в годы репрессий. Не случайно в 1930-е годы к проблеме смеха обращается знаменитый русский мыслитель Михаил Бахтин. В те годы он подвергался преследованиям, был в ссылке. И в смехе усматривал возможность нравственного противостояния всепроникающему государству, тоталитарной власти. Посмеяться над собственным страхом значит внутренне его победить. Смех в бахтинской интерпретации - это однозначный позитив, разрушающий действительность несвободы.
Но смех может быть и негативом человеческого существования. Противоположный полюс феноменологии смеха, - корректирует бахтинские построения Сергей Аверинцев, - <смех цинический, смех хамский, в акте которого смеющийся отделывается от стыда, от жалости, от совести>. Смех - не только путь к относительной свободе от навязанной идеологии, но и форма насилия над человеческой свободой. Угроза осмеяния - мощный рычаг воздействия на упорствующего в своих взглядах индивида.
Существенная особенность смеха - его стихийность и непредсказуемость. <Над чем именно и почему именно мы смеемся - это то так, то эдак раскрывается и поворачивается в самом процессе смеха, и здесь всегда возможна игра смысловых переходов и переливов [...]. Это чувствует каждый, кто не обделен либо вкусом к смеху и опытом смеха, либо, с другой стороны, духовной осторожностью, т.е. примерно тем, что в аскетике принято называть даром различения духов. Мы по опыту знаем, сколько раз совесть ловила нас на незаметных отступничествах и мгновенных сдвигах духовной позиции, которые именно смех делал возможными> .
В падшем мире смех возникает на грани осуждения: из несоответствия реальности идеалу, того, что есть, тому, что ожидаем. Или, с другой стороны, - из возможности исказить идеал, сделать что-либо доброе лукавым, то есть, буквально, кривым.
Не случайно более тысячи лет назад именно слово лукавый было выбрано при переводе молитвы <Отче наш> с греческого языка на славянские. Его корень - лук. Лук - это оружие, овощ. Лукой древнерусские книжники называли береговые изгибы, отсюда лукоморье - морской залив. Лука - изогнутая часть седла. Луковка - навершие храма. Что же общего у перечисленных вещей с сатаной? Ответ прост: искривленная форма. Кривизна - общий признак всего <лукового>.
Именно поэтому в молитве <Отче наш> лукавым именуется диавол. По-гречески лукавый (ponhroj) это <дурной, испорченный, худой, подлый, злой>. Один из первых ангелов, светоносец (lucifer), он когда-то исказил себя, отпав от Бога, и с тех пор стремится в эту кривизну втянуть человека, а через него весь мир. Падший дух - лжец. Он искажает Божие творение, отображая его в кривом зеркале. Отсюда возможность недоброго смеха, издевательства и хулы. Предел его - смех над Богом. Ганс Христиан Андерсен так описывает в <Снежной королеве> это инфернальное измерение смеха:
<Жил-был тролль, злой-презлой - сущий дьявол! Как-то раз он был в особенно хорошем настроении, потому что смастерил зеркало, отражаясь в котором все доброе и прекрасное почти исчезало, а все плохое и безобразное, напротив бросалось в глаза и казалось еще отвратительней. Красивейшие виды, отразившись в нем, казались вареным шпинатом, а лучшие из людей - уродами; или же чудилось, будто люди эти стоят вверх ногами, а живота у них вовсе нет! Лица в этом зеркале искажались до того, что их нельзя было узнать, а если у кого на лице была веснушка, она расплывалась во весь нос или щеку. Тролля все это очень потешало. Когда человеку приходила в голову добрая, хорошая мысль, зеркало тотчас строило рожу, а тролль не мог удержаться от хохота, так он радовался своей забавной выдумке. Ученики тролля, - а у него была своя школа, - рассказывали о зеркале как о каком-то чуде.
- Только теперь, - говорили они, - можно видеть людей, да и весь мир, такими, какие они есть на самом деле!
И вот они принялись носиться по свету с этим зеркалом; и скоро не осталось ни страны, ни человека, которых оно не отразило бы в искаженном виде. Напоследок ученикам тролля захотелось добраться и до Неба, чтобы посмеяться над Ангелами и Господом Богом. И чем выше они поднимались, тем больше кривлялось и корчилось зеркало, строя рожи, - трудно было в руках его удерживать. Все выше и выше, все ближе к Богу и Ангелам летели ученики тролля, но вдруг зеркало так перекосилось и задрожало, что вырвалось у них из рук, полетело на землю и разбилось вдребезги. [...] Некоторые осколки, крошечные, как песчинки, разлетаясь по белу свету, попадали, случалось, в глаза людям, да так там и оставались. И вот человек с осколком в глазу начинал видеть все навыворот или замечать в каждой вещи одни лишь ее дурные стороны, потому что в любом осколке сохранились все свойства целого зеркала. Другим людям осколки проникали прямо в сердце, - и это было хуже всего: сердце тогда превращалось в кусок льда. [...] А злой тролль этому радовался и хохотал до рези в животе, словно от щекотки. И много осколков зеркала все еще летало по свету> .
Вероятно, эти осколки оледенили и сердца тех, кто глумился на Голгофе над пригвожденным Христом. И как показывает в <Мастере и Маргарите> Михаил Булгаков, этот смех над Праведником продолжается и в наши дни. В булгаковском романе своеобразной музыкальной приметой <мертвых душ> служит фокстрот <Аллилуйя>. Весьма популярный в 1930-е годы, он был создан американцем Винсентом Юмансом как кощунственная пародия на богослужение. Он пронизывает все пространство романа. Он звучит в ресторане, где собирается писательский бомонд, под его музыку бесовская сила является в кабинете профессора - специалиста по раковым болезням, его наяривает оркестр на балу у сатаны. И оказывается, что вся эта театральная, писательская и журналистская толпа новых <партейных> русских, променявших свой талант на возможность быть при власти и пьянствующих ныне в ресторане Дома Грибоедова, - едина с толпой у <Лысой горы>, с толпой, орущей: <Распни Его>.
Отсюда понятен аскетический запрет на хохот, в котором утрачивается память о Боге. Иногда стремление избежать даже повода к соблазну приводит к полному личному отказу от смеха. В монашеском сборнике рубежа VI-VII веков <Луг духовный> зафиксировано предание о святом Иоанне Златоусте: <после крещения он никогда не произносил клятвы и не побуждал никого к клятве, никогда не сказал лжи, избегал шуток и не позволял другим шутить (в своем присутствии)>.
Наконец, бывает смех от самодовольства, от сытости, смех, ослепляющий и отгораживающий от Бога. <Горе вам, пресыщенные ныне! Ибо взалчете. Горе вам, смеющиеся ныне! Ибо восплачете и возрыдаете>, - предостерегает от подобного смеха Господь (Лк 6:25). В то же время, смех не порицается как таковой. Более того, именно в смех претворится праведная скорбь (ибо возможна неправедная - <о житейских предметах> ): <Блаженны плачущие ныне; ибо воссмеетесь> (Лк 6:21).
Примечательно, что это слова одной проповеди, которую мы встречаем только у евангелиста Луки. В близком по смыслу месте Евангелия от Матфея (Мф 5:1-7:29) тема смеха отсутствует. И более она не окажется в центре внимания на всем протяжении Нового Завета.
В Евангелии от Луки как обетование смеха в будущем, так и осуждение его ныне обусловлены внутренним состоянием человека. Почему он смеется? Из-за чего плачет? Как отмечал апостол Павел, <печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению; а печаль мирская производит смерть> (2 Кор 7:10). Но если не всякая нынешняя скорбь спасительна, быть может, и не всякое веселье предосудительно, пусть даже оно совершается ныне?
Во всяком случае, в той же проповеди Спасителя, приведенной евангелистом Лукой, говорится о том, как реагировать верующим, когда их бесчестят за Сына Человеческого: <Возрадуйтесь в тот час и возвеселитесь>. Синодальный перевод облагораживает новозаветное койне: повеление <возвеселитесь> (skirthsate) буквально переводится как <запрыгайте>. Церковнославянский перевод ближе к оригиналу по смыслу: <Возрадуйтеся в той день и взыграйте>.
Так всегда ли осторожность в чем-либо предполагает полный отказ? Все же смех - дар. Как и все качества человеческой природы, он дан от Бога. Более того, как представляется, в некоторых случаях можно говорить о том, что к нему прибегают авторы и Ветхого Завета.
Продолжение следует...
Диакон Михаил Першин
|
