|
Одна вдова, происходившая из очень хорошей фамилии (вдова генерал-лейтенанта), и обладавшая значительными материальными средствами, очень уважала и почитала память рабы Божией Ксении. В то время, как над могилой Ксении задумали устроить часовню, вдова эта приняла в этом деле горячее участие и своими средствами помогла быстро осуществить сооружение часовни.
Доктор Булах приехал в Петербург для поступления на службу, но всюду получал отказ. Тщетно три недели напрягал он все свои усилия и совсем уже к концу приуныл от неудачи. Знакомые посоветовали ему помолиться на могилке рабы Божией Ксении и отслужить по ней панихиду. Он так и сделал. А на следующий день после этого он получил назначение в город Ржев.
Три-четыре года тому назад мне случилось быть в гостях в одном аристократическом семействе С.-Петербурга, выехавшем года полтора тому назад, вследствие беспорядков в России, куда-то за границу. Радушная старушка-хозяйка (теперь уже умершая; погребена в Александро-Невской Лавре) в числе прочих своих родных и гостей представила мне и свою 11-летнюю внучку, обучавшуюся в институте.
В течение многих лет, еще со времени сидения на высотах Шипки, при защите от турок горы св. Николая, а затем и при многих других обстоятельствах, подполковник В.И. Никольский простудился, но, не любя лечиться, да и не имея для этого достаточно времени, запустил болезнь до того, что доктора послали его на Сакские грязи в Крым. Ездил он в Саки три раза, но каждый раз по возвращении снова простужался, и болезнь возвращалась обратно. После третьей поездки болезнь, наконец, так усилилась, что он уже с трудом передвигал ноги.
Крестьянка Татьяна Прокопиевна Иванова два года страдала страшной зубной болью.
Однажды был сильно болен человек, очень высокого звания и происхождения [1].
В конце минувшего столетия в городе Вильно, проживало семейство Михайловых, состоявшее из мужа, коллежского советника, военного чиновника в отставке, жены - Марии Васильевны и единственной их дочери - Евгении, обучавшейся в гимназии. Муж получал 970 руб. в год пенсии. И на эти скромные средства, при взаимной любви друг к другу, семья жила вполне счастливо.
Г-жа Юлия У. много слышала рассказов о проявлениях молитвенной помощи от рабы Божией Ксении, но не обращала на них особенного внимания. Лет же пять тому назад ей попалась в руки книжка о рабе Божией Ксении. Она внимательно прочитала ее, и рассказы о молитвенной помощи Блаженной Ксении произвели на нее столь сильное впечатление, что она решилась во всех обстоятельствах своей жизни обращаться за помощью к рабе Божией Ксении. И вера ее не осталась тщетной. Вот те случаи, в которых Ю.У. видит несомненную помощь рабы Божией Ксении.
Нерехтская мещанка Фелицата Ивановна Трескина с давних пор глубоко чтила рабу Божию Ксению и всегда обращалась к ней с молитвой о помощи во всякого рода несчастиях. И молитва эта не оставалась неуслышанной.
В Кубанской области 2 года был болен один человек по имени Стефан. Много забот и стараний об его выздоровлении положили его родственники, но ничто не помогло. Услышавши же, что много помогает всем, притекающим к ней с верою, раба Божия Блаженная Ксения, один из родственников больного, почетный гражданин Иван Осипович Андриенко, написал о. настоятелю храма на Смоленском кладбище письмо с усердной просьбой отслужить панихиду по рабе Божией Ксении и в молитвах своих помянуть болящего Стефана. Просьба г-на Андриенко, разумеется, была исполнена, о чем и послано было ему уведомление. Вскоре после этого г-н Андриенко сообщил отцу настоятелю:
Однажды весной я возвращалась в Петербург из имения родственницы моей в К-ой губернии.
В городе Новороссийске в 1911 году была тяжко больная женщина, по имени Ксения: у нее образовался рак груди. Несмотря на помощь различных докторов, болезнь быстро шла вперед. Страдания усиливались с каждым днем. Не видя облегчения от медицины, больная попросила свою знакомую О.В.К. написать настоятелю храма на Смоленском кладбище письмо и попросить его отслужить панихиду по рабе Божией Ксении и помянуть в своих молитвах болящую Ксению, а после панихиды прислать масла из лампады над могилой Блаженной.
- Келейница М.И. Сергеева (из г. Елабуги Вятской губ.) в своем письме, от 5 октября 1912 г., на имя настоятеля храма на Смоленском кладбище, между прочим, пишет: "В нашей местности память рабы Божией Ксении особенно чтится народом, так как весьма многие лица, страдавшие различного рода болезнями, после молитвенного обращения за помощью к рабе Божией Ксении, получали удивительные исцеления. Так, на моих глазах одна женщина из селения Старые Сарали, разбитая параличом, и пять месяцев не могшая встать на ноги, лишь только письменно обратилась с просьбой отслужить панихиду по рабе Божией Ксении и помолиться на ее могиле о своем исцелении, тотчас же, ещё ранее получения ответа, что ее просьба исполнена, почувствовала облегчение в своей болезни, встала на ноги и в настоящее время чувствует себя здоровой".
Множество и других замечательных случаев проявления молитвенной помощи рабой Божией Ксенией передается из уст в уста между посетителями ее могилы. К сожалению, все эти случаи не проверены и не записаны, а потому пока и не могут быть опубликованы для всеобщего сведения.
У этой вдовы была взрослая дочь-невеста. Вскоре после сооружения часовни над могилой рабы Божией Ксении, со вдовой и ее дочерью познакомился один полковник; он стал часто бывать у них в доме, сблизился с девушкой и сделал ей предложение выйти за него замуж. Предложение было принято. Мать также согласилась на брак дочери с полковником. Назначен был уже и день свадьбы. По поводу этого события мать и дочь ездили на могилу рабы Божией Ксении, служили там панихиду и просили Блаженную об ее помощи в столь серьезном деле.
Все, знавшие вдову и ее дочь, искренно радовались будущему счастию молодой девушки. И, действительно, оба обрученные, жених и невеста, были молоды, красивы, обладали значительными средствами: всё, по-видимому, сулило им полное счастие.
Должно быть, по молитвам Блаженной Ксении, которую они так любят и почитают, Господь и послал им такого хорошего жениха, говорили знавшие вдову и ее дочь, - должно быть, молитва Блаженной угодна и сильна перед Богом, и за любовь к себе вдовы, она платит ей своею любовию". И, правда, молитва Блаженной была сильна пред Богом. За любовь к себе вдовы, Блаженная отплатила ей своею любовию. Но молитвенная помощь Блаженной выразилась совершенно иначе, чем думали люди: молодой девушке никогда уже не пришлось, к ее счастью, видеться с женихом своим.
Вот как это случилось. Накануне свадьбы мать невесты, вместе с дочерью, по обычаю, поехали на Смоленское кладбище отслужить панихиду по рабе Божией блаженной Ксении. Во время панихиды они усердно просили Блаженную устроить своею помощию будущее счастие обрученной невесты. И Блаженная тотчас же откликнулась своею помощию на молитвенный зов к себе. В то время, как вдова с дочерью молились на могилке Ксении, жених-полковник отправился в Главное Казначейство, чтобы получить там, по каким-то документам, большие деньги. Войдя в Казначейство, полковник, приготовляя вынутые из кармана документы, не заметил, что стоявший тут же часовой устремил на него удивленный, пристальный взгляд свой.
Внимательно всмотревшись в полковника и, по-видимому, узнавши его, часовой быстро подошел к казначею и тихо сказал ему: "Ваше благородие, этого человека (при чем глазами указал на полковника) нужно сейчас же арестовать. Я знаю его. Разрешите мне сказать ему несколько слов".
Казначей в недоумении взглянул на ничего не подозревавшего полковника и сказал часовому: "Говори!"
Часовой подошел к полковнику, еще раз пристально взглянул ему в лицо и, безо всякого соблюдения чинопочитания, резко спросил его:
"А ты, братец, как сюда попал?"
Услышавши эти слова, полковник побледнел, как мертвец, и выронил из рук документы.
Присутствовавшая в Казначействе публика, пораженная выходкой часового, тотчас же окружила и часового и полковника.
"Ваше благородие, - громко сказал часовой, обернувшись к казначею, - это не полковник, а беглый каторжник! Несколько лет тому назад я сопровождал его, как конвойный, в Сибирь на каторгу. И теперь я хорошо узнал его. Я не ошибся".
Мнимый полковник, дрожа от ужаса и видя, что ему ничего не остается больше делать, тотчас же сознался, что он, действительно, каторжник и не так давно убежал из Сибири.
"Убежавши с каторги, - говорил он, - я долгое время, измученный, холодный и голодный, блуждал по тайге Сибири. Наконец, мне удалось перейти Уральские горы. Идя здесь однажды по дороге, пролегавшей среди густого, темного леса, я едва-едва передвигал ноги. Вдруг вижу - догоняет меня в повозке, запряженной в одну лошадь, какой-то офицер. По погонам я узнал, что это полковник. Не желая сталкиваться с кем бы то ни было, я отошел в сторону от дороги и пошел своим путем дальше, не обращая на офицера никакого внимания и думая, что он меня не заметил. Но я ошибся. Полковник меня заметил. Увидя меня крайне жалкого, усталого и истомленного, он подозвал меня к себе, расспросил, кто я такой, и, узнавши во мне человека интеллигентного, сжалился надо мной и пригласил меня к себе в повозку. Что тут дальше рассказывать? Мы ехали самым густым лесом... Сколько тут ни кричи, никто не услышит, никакой помощи не дождешься... Словом, воспользовавшись удобным случаем, я зарезал и сердобольного полковника, и его кучера. Потом полковника раздел, надел его платье на себя, присвоил себе его документы и деньги, обоих зарезанных сбросил с повозки и ускакал. Добравшись до Петербурга, мне, как ловкому и бывалому человеку, особенно же имея при себе все документы, легко удалось выдать себя за полковника. Я познакомился с генеральской дочерью, и завтра уже должна была состояться моя свадьба. Но, видно, Господь услышал молитву сироты-невесты и избавил ее от замужества со мною. А кабы не этот часовой, я завтра был бы уже женат".
Мнимый полковник тотчас же был арестован, предан суду и, ввиду многочисленности его преступлений, приговорен к смертной казни.
Да, Блаженная Ксения умеет платить своею любовию тем, кто сам ее любит и почитает.
В таком же положении находился и г-н Исполатов. В тот день, как он, по совету родных, помолился на могилке Блаженной Ксении, ему предложили на выбор четыре места.
Множество и других случаев получения, после тщетных поисков, места, по молитвенной помощи от рабы Божией Ксении, рассказывается посетителями ее могилы, особенно же простым народом - рабочими, горничными, кухарками и т.д.
Вот, например, что случилось с г-ном В.А. По профессии чертежник, В.А. долгое время был не только человеком легкомысленным, но и большим неудачником в жизни. Много раз поступал он на службу, но нигде не мог долго служить. Послужит неделю-другую да и откажется, а иногда и ему откажут: то начальство не нравится, то работа тяжела, то товарищи неподходящие... Прошло так несколько лет. В.А. совершенно обносился, стыдно было в люди показаться, уже с большим трудом доставал он себе кое-какую временную работу и едва-едва питался. Много горя и скорби доставлял он и своей глубоко религиозной старушке-матери. В начале 1907 года В.А. получил какую-то дешевенькую работу и занимался у себя на квартире. Случилось так, что его мать была в это время на Смоленском кладбище и принесла оттуда изображение Блаженной Ксении. Принесенное изображение мать В.А. повесила на стенку, сделала из различных цветов шерсти венок и обвила этим венком изображение. В.А. и присутствовавшая в это время в их комнате одна их знакомая стали смеяться над старушкой. Долго уговаривала их религиозная женщина, долго усовещевала, но ничего не могла сделать. И что же? На другой день и В.А. и смеявшаяся с ним женщина - оба получили отказ от занятий. Прошло после этого почти пять лет. В.А. кое-как перебивался случайной работой, а смеявшаяся с ним женщина и до сих пор не имеет никаких занятий; она впала в крайнюю бедность и питается чуть не Христовым именем. Между тем старушка-мать В.А. по-прежнему усердно молила Господа и рабу Божию Ксению вразумить ее гибнущего сына. И Господь услышал ее молитву. Постоянная ли неудача и тяжелое положение, или усердные молитвы матери, но только вразумился В.А. Ему пришло на ум, уж не наказывает ли его Господь за то, что он глумится над верой своей матушки, что он позволяет себе кощунственно оскорблять Господа Бога и Его св. угодников. И чем больше он думал над этим, тем больше убеждался в справедливости этого. Наконец, как бы луч света озарил его душу. Проснувшись как-то рано утром, он стал просить свою мать сходить с ним на могилку Ксении, что он желает помолиться ей, просить у ней прощения и помощи в своих неудачах. Мать охотно исполнила его просьбу. И Господь с радостью принял заблудшего, но раскаявшегося сына. Придя с могилы домой, В.А. тотчас же написал письмо начальнику С.З. железной дороги (ранее он получил отказ), с усердной просьбой дать ему какие либо занятия. В письмо это он вложил маленький кусочек бумаги от изображения рабы Божией Ксении, над которым он ранее смеялся. И помощь от рабы Божией Ксении тотчас же последовала. Дня через четыре В.А. от начальника С.З. железной дороги г-на П.П.М. получил известие, что он принят на службу и что ему ассигнованы необходимые суммы для приобретения необходимой одежды.
Сообщая об этом, В.А. усердно просил поместить этот случай в следующем издании книжки, готовый во всякое время, под присягой, подтвердить правдивость своего сообщения.
О том, как велика вера простого народа в помощь рабы Божией Ксении, показывает, например, случай с рабочим Егоровым. Долгое время служил он на лесопильном заводе Лебедева. Здесь его ценили, как опытного, трезвого и аккуратного мастера. Но Ораниенбаумский лесопромышленник предложил Егорову чуть не двойную плату и переманил его к себе. Спустя полгода, по независящим от Егорова обстоятельствам, он место в Ораниенбауме потерял и отправился к себе на родину. Возвратившись в Петербург и глубоко веря в помощь рабы Божией Ксении, Егоров не пошел даже по лесопильным заводам искать места, а послал только письма с предложением своих услуг. "Зачем я буду искать места? Мне это место даст раба Божия Блаженная Ксения", - говорил он. И, действительно, разослав письма, Егоров тотчас отправился на Смоленское кладбище помолиться на могилке рабы Божией Ксении и попросить её помощи в приискании места. И вера Егорова не обманула его. По приходе на квартиру он нашел у себя три письма с приглашением на работу и с назначением отличной платы.
по молитвенной помощи святой Блаженной Ксении
(Изложено со слов М. Г. Григорьевой. Рассказано в 1906 году)
"Вот, посмотрите, - говорила мне радушная хозяйка, гладя по голове девочку, - какая она у нас милая, здоровая, красавица да умница... А музыкантша-то какая славная! А верите ли, мы ведь и не думали видеть ее такой цветущей и здоровой... И все это случилось, благодаря помощи, знаете ли кого? Вот уж никогда не угадаете!... Вы думаете, может быть, доктора помогли? Или, что она родилась здоровой? - Нет, вовсе нет... Правда, Олечка родилась здоровенькой, и кормилица у нее была хорошая... Но на третьем году, Бог весть отчего, должно быть от простуды, у Олечки случилась такая серьезная болезнь, что мы не смели и думать, что она останется живой, а в том, что она будет глуха, мы были вполне уверены и рады были даже помириться с этим. Да и все доктора так говорили... Не желаете ли, я вам расскажу историю болезни моей дорогой внучки... нет, впрочем, угадайте сначала, кто помог ей, и возвратить здоровье, и глухой не остаться?".
"Наверное, - говорю я ей, - вашей внучке помогли какие-нибудь домашние средства? Ведь часто случается, что доктора бьются изо всех сил, употребляют всевозможные средства медицины, но ничто не помогает... и вдруг самое простое народное средство ставит больного на ноги".
"А знаете, М.Г., ведь вы почти что угадали, хотя, разумеется, вы думаете совершенно о других средствах... Моя внучка исцелилась, действительно, средством народным, но вовсе не из тех, о которых вы говорите... Она исцелилась таким средством, которое я посоветую никому и никогда не забывать, а как можно чаще им пользоваться... Вот послушайте, что я вам расскажу. Олечка, иди, душечка, займи гостей... я хочу поговорить с М.Г.
Мой сын женился всего лишь 12 лет тому назад. У него всего двое детей - две девочки:
Олечка и Саша. Оле 11 лет и Саше 7 лет. В то время как заболела Олечка, Саша еще не родилась. Оля была единственным ребенком, составлявшим счастие всех нас. Как мы ее берегли, как лелеяли, я вам говорить об этом не стану. Вы сами имеете детей и знаете, как они дороги для родителей. А она у нас была одна, мы все в ней души не чаяли... И вдруг, что же? Сначала стала жаловаться, что у ней болит головка. Померили температуру... 37 гр. с небольшим. Сейчас же напоили ее чаем с малиновым вареньем, дали несколько капель акониту, уложили в постель и думали, что к утру все кончится благополучно. Но ночью Олечка спала плохо, головная боль продолжалась и на следующий день. Позвали доктора. Доктор постукал больную, пощупал пульс, посмотрел язык, померил температуру и нашел, что опасного ничего нет, что у больной в легкой форме инфлюэнца. Прописал лекарство и уехал. Пользуем мы его лекарством больную день, два. Больной нисколько не легче... температура поднялась до 39 гр., и Олечка стала жаловаться, что у нее правое ушко колет. Снова позвали мы доктора. Он нашел осложнение инфлюэнцы и стал опасаться нарыва в правом ухе. Снова прописал лекарства и обещал побывать на следующий день. Ночь больная спать уже не могла: температура поднялась до 40 гр., боль в ухе стала невыносимой. Мы снова ночью же позвали доктора, но он сказал, что до утра ничего нельзя сделать, что дело приняло серьезный оборот, и что лучше бы было позвать специалиста по ушным болезням. Можете себе представить, в каком волнении были все мы, а особенно мать и отец! Сейчас же разослали карточки к ушным, докторам с просьбой непременно пожаловать к больной в 8 часов утра. Спасибо, доктора не отказали в нашей просьбе. Утром явилось их четверо. Наш доктор рассказал им историю Олечкиной болезни и все они начали со всех сторон и по всем правилам медицинского искусства осматривать и выслушивать больную, которая все время или жалобно стонала или так громко и больно кричала, что разрывала всем нам сердце. Когда же доктора стали рассматривать больное ухо, я даже не помню, что со мной сделалось... Крики и стоны бедной девочки до того были ужасны, страдания ее были до того тяжелы, что я до сих пор не могу себе представить, как мы все с ума не сошли от ее невыразимых мучений. Но всему бывает конец. Кончилось и осматривание докторов. Началось длинное совещание. С ужасом ждали мы приговора. И, действительно, что может быть ужаснее того, что мы услыхали? Доктора нашли, что у Олечки нарыв сзади барабанной перепонки, что нужно дать этому нарыву время окончательно созреть, а это продолжается дня три-четыре, затем просверлить барабанную перепонку и выпустить гной нарыва. Если эта операция сойдет благополучно, девочка останется жива, лишь будет глуха на правое ухо. Если же не сделать сверления барабанной перепонки, то от нарыва непременно произойдет заражение крови, и девочка должна будет умереть. Не правда ли, ужасный ведь приговор? Я и теперь не могу спокойно об этом вспомнить. Можете же себе представить, что мы передумали и перечувствовали в то время, а особенно отец и мать Олечки? И целых три дня продолжалась эта пытка. Никто из нас не раздевался, никто не думал прилечь... Все мы молча, на цыпочках, ходили или сидели около комнаты мечущейся страдалицы, и сами не меньше ее, кажется, страдали от ее мучений; все мы затыкали уши от ее стонов и никак не могли отойти от ее двери. Сколько горячих молитв было вознесено на небо, сколько горьких слез было пролито нами в это время, - одному Богу известно. Но, должно быть, чья-нибудь молитва была услышана Господом...
Навещавшие по нескольку раз в день больную доктора, успокаивая всех нас, два дня говорили, что болезнь идет вполне нормально, а на третий день утром сообщили, что завтра можно будет сделать операцию. Между тем, страдания больной, а вместе с ней и наши, в этот день достигли, кажется, еще небывалой степени. Что у нас тогда было, я теперь и вообразить себе не могу. Больная страшно и жалобно стонет, отец рвет на себе волосы, мать чуть с ума не сходит, извелась совершенно, я также сделалась ни на что не годной... а, между тем, все мы сидим рядом с комнатой больной, изредка туда заглядывая, и отойти не можем. Завтра, думаем, операция... Олечка или умрет, или останется на всю жизнь глухой. Господи, неужели нет средств избавить всех нас от столь невыносимых страданий!.. Да где же милосердие и любовь Господа?.. Мы готовы уже были впасть в совершенное отчаяние. Но тут то милосердый Господь и явил всем великую Свою милость. Сидим мы все трое - сын, невестка, я - в комнате рядом с больной, боимся слово сказать, все прислушиваемся к стонам умирающей и, изверившись в помощь земную, все еще не теряем надежды на помощь небесную, со слезами просим и молим об этом Подателя всяческих... Вдруг входит няня Агафья Никитишна и говорит:
"Батюшка барин, позвольте мне съездить на Смоленское кладбище к Блаженной Ксении, я слышала, что ее молитва многим помогает в горе".
"Голубушка няня, - отвечает сын, - делай, что хочешь, только помоги нам. Видишь, мы ничего не понимаем... Поезжай куда хочешь, только помоги ты нам, Христа ради!"
Вышла няня, а мы все сидим... Сколько времени просидели мы так, я уже и не знаю... Только замечаем, что стоны больной становятся как будто тише и тише, а наконец и совсем прекратились.
"Скончалась, бедняжка!", - мелькнуло в нашем сознании... и мы, все трое, ворвались в комнату Олечки. Смотрим: у кровати больной стоят няня и сиделка, больная лежит на правом бочку и тихо, спокойно спит.
"Слава Богу, - тихонько шепчет нам няня, - я съездила на Смоленское кладбище к Блаженной Ксении, помолилась там, привезла с ее могилки песочку да маслица из лампадки... Теперь Олечке станет легче".
Как очумелые, стояли мы у кроватки Олечки, слушали слова няни, ничего не понимали, но чувствовали, что с больной, действительно, произошла разительная перемена, и что опасность миновала...
С истерическим воплем бросился отец малютки на грудь своей жены, и не знаю уж, долго ли сдерживаемое горе, или неожиданная радость вырвалась в его рыданиях, только едва нам удалось его успокоить, оттащить от кровати больной и уложить в постель.
Как и мы с невесткой вышли из комнаты больной, как и где, не спавши трое суток, мы уснули, я тоже не помню. Только утром, лежа у себя на диване, вдруг слышу громко зовет меня няня: "Барыня, а, барыня, встаньте пожалуйста... доктора приехали, а барина с молодой барыней никак не добудишься".
"Ну, что, - вскочила я, - как Олечка?"
"Слава Богу, - говорит няня, - почивают, и всю ночь на правом бочку почивали".
Я тотчас же, нечесаная и немытая, пошла, разбудила сына и невестку, сказала им, что приехали доктора, и что Олечка спокойно спит.
Как бы испуганные тем, что осмелились на целую ночь оставить при смерти больного ребенка, вскочили они с постели, кое-как оделись и побежали к Олечке.
А я вышла в гостиную к докторам, извинилась пред ними и рассказала, что Олечка, слава Богу, со вчерашнего дня спокойно спит.
"Ну, ничего, подождем; пусть бедняжка подкрепится пред операцией-то: ведь это дело не легкое, тем более для маленького измучившегося ребенка", - говорили мне доктора.
Вышли отец и мать и также подтвердили, что девочка спит.
Такое положение ребенка, по-видимому, хоть немного должно бы было нас утешить, порадовать. Но присутствие докторов и мысль об операции снова напомнили нам об опасности положения, и снова нелегко стало у нас на сердце.
Но что же мы могли поделать? Нужно же было избавить больную от страданий, нужно было решиться на операцию... Сидим мы час, другой. Доктора, вначале спокойно разговаривавшие между собою, начали мало-помалу выражать нетерпение и, наконец, попросили разбудить девочку. Сначала пошла туда мать. Вместе с сиделкой и няней начинает она будить ребенка. "Олечка, Олечка, проснись, милая!" - но она, бедная, спит да и все тут. Идет туда отец, за ним я с докторами. Все мы по очереди будим ее, зажимаем носик, она немножко повернется, а все-таки спит и никак не может проснуться.
Наконец, мать берет Олечку на руки и вынимает из постели.
Смотрим: вся подушечка, правое ухо, щечка, шея, рубашечка, простыня - все покрыто гноем: нарыв прорвался; а здоровая девочка и на руках матери продолжает спокойно спать.
Подивились доктора такому счастливому исходу болезни, научили нас, как нужно промывать ушко, и уехали. А мы все, положивши спящую девочку на новую постельку, приступили к няне с просьбой рассказать, что она сделала, и каким образом девочка стала здоровой?
"Ничего я, барыня, не сделала, я только съездила на Смоленское кладбище к матушке Ксении, отслужила там панихиду, взяла маслица из лампадки да скорее домой. Приехала, вошла к Олечке, а пузырек-то с маслицем спрятала в карман, да и жду, скоро ли выйдет из комнаты сиделка, потому, боюсь, что она рассердится, если увидит, что я хочу пустить маслица в больное ушко. "Няня, посиди тут, я на минутку выйду", - вдруг говорит сиделка. Уж так-то я обрадовалась, когда она сказала это. "Хорошо, хорошо, - говорю, - уж вы будьте спокойны"... и лишь только затворилась дверь за сиделкой, я тотчас же подошла к Олечке, немножко сдвинула с ушка повязку (девочка всегда лежала на левом боку), и прямо из пузырька полила ей маслица в ушко. Не знаю уж и попало ли туда хоть что-нибудь, больно уж велика была опухоль-то... Ну да, думаю, как Богу угодно, да матушке Ксении... Снова надвинула барышне повязку на ушко, смотрю, она постонала немножко, повернулась на правый бочек, да и глазки закрыла, засыпать, значит стала.
Вошла сиделка да и говорит: "Что это, никак она кончается?"
"Нет, - говорю, - она заснула".
Подошли мы с сиделкой к кроватке, а барышня сладко, сладко так спит и ротик открыла... а тут и вы все пришли в комнату. Больше я ничего не делала".
"Да кто тебя научил съездить к Ксении? Откуда ты узнала про нее?" - спросили мы.
"Я, батюшка барин, и вы, барыни, давно про нее знаю, много раз бывала на ее могилке, видела, что там берут землицы и маслица для исцеления, значит, от разных болезней, да мне-то не приходилось этого делать; я, благодарить Бога, всегда была здорова, И вот теперь, сидя у постели барышни, я чего не передумала, вспомнила и про матушку Ксению... Много раз уже хотела я сказать вам, чтобы вы отпустили меня на ее могилку, да все боялась, думала, что вы смеяться или бранить меня будете. А потом, когда уже барышня чуть не кончалась, я не утерпела: думаю, пусть смеются, пусть бранят, а я все-таки пойду, попрошусь на могилку ко Ксеньюшке, может быть, и пустят, а не пустят, думаю, так я потихоньку как-нибудь съезжу. А вы, слава Богу, сразу же меня и отпустили. Взяла это я извозчика, тороплю его, еду, а сама все думаю: "Господи, неужели Ты не поможешь такой крошке-страдалице? Ну, за что она страдает?", - а слезы-то, слезы-то так и текут у меня из глаз... Приехала это я к воротам кладбища, велела извозчику обождать меня, деньги ему вперед отдала, а сама бегом в часовню ко Ксении. Отворила дверь, смотрю, народ стоит и молится, свечи, лампадки горят кругом могилы, а в стороне стоит в облачении священник. Я прямо к нему, и говорю: "Батюшка, отслужи ты мне, Христа ради, панихидку по рабе Божией Блаженной Ксении, да помолись за болящего младенца Ольгу, больно уж она бедная страдает".
"Хорошо, хорошо, - говорит священник, - панихидку я отслужу, помяну в молитвах и болящего младенца Ольгу, а ты сама-то хорошенько молись, да усерднее проси помощи у рабы Божией Ксении. По мере твоей веры и молитвы ты и помощь получишь такую же". Купила я скорее две свечечки, одну поставила на подсвечник, другую взяла в руки и бросилась со слезами к самой могилке Ксении. Батюшка начал панихиду, а я все время плачу да твержу:
" "Господи, спаси, Ксеньюшка, помоги", - больше ничего и сказать не придумала: ведь я глупая, неученая, не умею молиться-то. Кончилась панихида, заплатила я за труды священнику, взяла, с его благословения, землицы с могилки Ксении да маслица из лампадки и сейчас же домой.
Масло то, я вам уже говорила, я вылила в больное ушко, а землицу завернула в тряпочку да положила барышне под подушечку. Она и теперь там лежит".
"Да от кого ты узнала про Ксению-то? Кто тебе про нее рассказывал?" - спросила я.
"От кого я узнала про Ксению, матушка барыня, - сказала няня, - я и сама не знаю, все ее знают; заболеет ли кто, или кого какое горе постигнет, все идут к ней на могилку, помолятся там, отслужат панихиду, глядишь, и станет легче. Вот и наш брат - кухарки, горничные, няньки, если случится, что кто-нибудь долго не имеет места, идет к Ксении, помолится там, глядишь, и место получит".
Подивились мы простой, бесхитростной вере нашей няни, но факт был налицо: Олечка выздоровела; вера, действительно, по слову Господа, может и горы переставлять.
На другой же день после исцеления Олечки и сын и невестка ездили на могилку Ксении и отслужили там панихиду. И с тех пор все мы нередко ездим туда служить панихиды по рабе Божией Ксении и благодарим ее за ее чудесную помощь в нашем страшном горе".
"Так вот, - закончила свой рассказ словоохотливая, радушная хозяйка, - то народное средство, которое никогда не нужно забывать, и которое я всегда и всем рекомендую. Это именно то единственное средство, которое возрастило, укрепило и сделало русский православный народ, на удивление всему миру, исполином, богатырем. Не будь этого средства, не будь этой глубокой, сердечной и вместе простой веры у русского народа в Господа Бога и Его святых угодников. Бог весть, что из него вышло бы!
Но вы знаете, М.Г., что времена переменчивы, или как там говорят по-латински, "темпора мутантур", что ли, ну да все равно, дело в том, что я много раз рассказывала о болезни Олечки и ее чудесном исцелении своим знакомым, но удивительное дело, многие из них никак не хотят видеть тут что-нибудь чудесное. Времена что ли настали другие, или уж наука пошла у нас не по настоящему пути, что никто нигде и ни в чем не хочет признавать чудесного, не знаю, но только все и все у нас хотят объяснить путем естественным. Так и в болезни Олечки: многие говорят, что это случай, что главную роль тут играло масло, которое размягчило нарыв, нарыв и прорвался. Ну, да и пусть говорят, что им угодно, их ведь не переубедишь. Дай только Бог побольше таких случаев. Вот как к ним самим придет беда, тогда мы посмотрим, далеко ли они уйдут со своими естественными средствами? Я же никогда не перестану думать и верить, что Олечка и не глуха и здорова, благодаря только помощи рабы Божией Блаженной Ксении, которую, поэтому, и буду всегда глубоко почитать, как угодницу Божию и молитвенницу за всех тех, кто ее любит и кто прибегает к ней за помощью".
Владимира Ивановича Никольского
Врачи и профессора, к которым он обращался, осмотревши его, пожимали плечами, и все говорили почти одно и тоже: "Что же, помазать можно, но я не Бог!"
Видя всю безнадежность своего положения, В.И. совершенно упал духом. Этому способствовало еще и сознание, что он еще слишком мало обеспечил свою семью, что ей придется после его смерти быть чуть не нищей, так как заслуженная им пенсия не могла удовлетворить и самых насущных потребностей жизни. Но, вспомнив, что многие получают помощь и исцеление по молитвам на могиле рабы Божией Ксении, В.И. решился непременно побывать на этой могиле. Дойти до Смоленского пешком он решительно не мог, но и ехать на извозчике также не хотел; он пожелал взять на себя хоть какой-нибудь труд, чтобы молитва его была более угодна. И вот что он придумал: дойти пешком (он жил на Ямской улице) до Смоленской конки, на конке доехать до конца 17-ой линии Васильевского острова и от 17-ой линии опять пешком дойти до часовни Ксении. С раннего утра отправился он в путь. На черепашью ходьбу до конки он затратил чуть не полдня, минут 40-50 ехал на конке и от конки до часовни Ксении шел чуть не два часа. В часовню рабы Божией Ксении он добрался уже вечером, когда священник заканчивал последнюю панихиду и собирался идти домой. Владимир Иванович попросил священника отслужить еще одну панихиду по Блаженной, кое-как стал на колени и с умилением помолился.
Когда кончилась панихида, он поспешил приложиться к могилке Блаженной, так как часовню стали уже запирать, и пошел из часовни вместе со священником, дорогою расспрашивая его о рабе Божией Ксении.
Распростившись со священником почти у самой остановки конки на углу 17-ой линии и Камской улицы, Владимир Иванович тут только опомнился и весьма был поражен тем, что он совершенно свободно прошел расстояние от часовни до конки, на что минут 30-40 тому назад потратил целых два часа! Еще раз решился он испытать свои ноги, а потому пошел пешком до следующего разъезда конки на Малом проспекте, хотя вагон готов уже был тронуться, так как подходил уже сменный вагон. И расстояние от конца 17-й линии до разъезда на Малом проспекте он прошел так быстро, что вагон конки не мог его догнать, и он несколько времени ждал его.
Какая охватила в то время радость Владимира Ивановича, он не в состоянии был описать. И с тех пор он владеет ногами, как и все здоровые. Кроме ревматизма, у В.И. было расширение вен и застой венозной крови. Владимир Иванович Никольский состоял на службе в 93 пехотном полку с 23 февр. 1873 г. и был жив еще в 1907 году.
Смоленской губернии Гжатского уезда
Татьяны Прокопиевны Ивановой
В это время Иванова проживала в Петербурге по Галерной улице, дом 33.
Обращалась она за помощью в различные лечебницы Петербурга, но облегчения не получила. Между тем болезнь усиливалась все более и более. Последние три месяца больная не могла уже ни есть, ни спать.
Наконец, в январе месяце (17-го), измученной и обессиленной больной пришла мысль съездить на Смоленское кладбище и попросить себе помощи от рабы Божией Ксении. И тотчас же, не смотря на страшную зубную боль, больная села на извозчика и поехала на Смоленское. Пришедши в часовню, она попросила отслужить панихиду по Блаженной Ксении, помолилась, поплакала, взяла маслица из лампадки, тут же в часовне помазала маслицем себе щеку над больными зубами, и зубная боль тотчас же прекратилась. Много времени прошло уже с тех пор, но зубная боль у Ивановой ни разу не возобновлялась. В памятный день 17 января Иванова считает своею обязанностью приезжать на Смоленское и служить по рабе Божией Ксении панихиду.
о рождении девочки Ксении
Жизнь его находилась в серьезной опасности. За ним ходила, неотлучно находясь при нем, его супруга.
Как-то раз в коридоре ее остановил человек, несший обязанности истопника в их покоях, и попросил у нее позволения дать совет в помощь больному. Получив на это разрешение, он рассказал, что и сам он был когда-то сильно болен и получил исцеление, когда ему принесли песку с могилки рабы Божией Ксении. И тут же он передал часть этого песку с просьбой положить его под подушку больного, которого, за его доброту и доступность, любили все, кто знал его.
Супруга больного исполнила просьбу доброжелательного слуги.
Ночью, сидя у постели больного мужа, она забылась, и ей было видение.
Перед нею стоит старая женщина, странного вида и в необыкновенном платье, и говорит ей:
"Твой муж выздоровеет. Тот ребенок, которого ты теперь носишь в себе, будет девочка. Назовите ее в мое имя Ксенией. И она будет хранить вашу семью от всяких бед".
Когда супруга больного пришла в себя, женщины уже не было.
Но все, что сказала, явившаяся в видении с утешением и вестью добра, Блаженная Ксения страдавшей жене, исполнилось с буквальной точностью.
Больной выздоровел, и следующий ребенок их была девочка, которую они назвали Ксенией.
Поминая явленную помощь от Блаженной Ксении, благодарная и благочестивая супруга ежегодно приезжала на могилу Блаженной и совершала по ней панихиду. От исполнения этого сердечного долга ее не могли остановить ни множество, ни сложность ее дел и обязанностей.
Замечательно, что через несколько месяцев после того, как дочь их, нареченная Ксенией, была выдана замуж, на семью их обрушилось страшное горе. Отец семьи, исцеленный некогда по предсказанию Блаженной, заболел и скончался в полном расцвете лет и, казалось, богатырских сил.
помощи святой Блаженной Ксении
Но судьба сулила всем членам этой семьи иную долю.
Однажды дочка простудилась, получила воспаление легких и умерла. Страшно убивались от этого горя родители: жена целые дни проводила на могилке дочери, а муж стал пить водку. В пьяном виде он обладал несносным, придирчивым характером. В семье, вместо прежней тихой жизни, настал настоящий ад: каждый день шум, крик, ругань, драка. Житья не стало бедной Марии Васильевне. Наконец, муж как будто бы одумался: перестал пьянствовать, ходил целый день мрачный, о чем-то задумывался, и с утра до поздней ночи пропадал из дома, почти не разговаривая с женой. Прошло месяцев 7-8 со смерти дочери. Вдруг уж объявил Марии Васильевне, что дольше оставаться в Вильне он не намерен, что он получил частное место в Ташкенте, и что если она хочет ехать вместе с ним, то может тотчас же распродать свое имущество и укладываться: через неделю он едет. Если же не желает ехать с ним, то может остаться в Вильне: он будет высылать ей 50-60 руб. в месяц на содержание.
Долго раздумывала Мария Васильевна над предложением мужа. Но, с одной стороны, горячая привязанность к умершей дочке и привычка к жизни в Вильне, а с другой - боязнь жизни с пьяным мужем, от которого она так много горя видела в последнее время, и притом в чужой дальней стороне, - склонили ее остаться в Вильне.
Муж совершенно хладнокровно расстался с женой и уехал в Ташкент. Первые месяцы он аккуратно высылал жене содержание, хотя писем и не писал. Затем содержание стало высылаться все реже и реже и наконец прекратилось совершенно.
Марии Васильевне пришлось распродать свою обстановку, вещи... сначала она поселилась в комнатке... и, наконец, средства ее истощились окончательно: нечем было платить и за комнату, нечего было есть. Оставалось питаться Христовым именем. К ее счастию, на помощь ей пришло Виленское общество защиты женщин, случайно узнавшее об ее печальном положении, определило ее в богадельню и принялось за розыски мужа..., но толку из этого не вышло никакого. Тогда Марии Васильевне посоветовали самой съездить в Петербург и здесь навести справки об ее муже. Приехала Мария Васильевна в Петербург и, прежде всего, не имея средств, стала искать себе уголок, где бы можно было приютиться. Долго ходила она по различного рода богадельням, приютам и, наконец, попала общежитие работниц. Радехонька была Мария Васильевна и этому приюту. Но радость ее была преждевременна. Сожительницы ее были молодые веселые девушки, а ей было уже 58 лет. Начались издевательства, насмешки, всякого рода попреки и упреки. Между тем и хлопоты Марии Васильевны по розысканию мужа были вполне безрезультатны: в военных канцеляриях ей сообщали только, что из Ташкента он перешел туда-то и туда же перевел и пенсию, а где он живет, адрес его, дабы можно было привлечь его к суду, сообщить не могли. (Впоследствии оказалось, что Михайлов со времени отъезда из Вильны семь раз менял службу и местожительство). В полное уже отчаяние приходила бедная Мария Васильевна. Целыми днями сидела она в садике при Греческой на Песках церкви и оплакивала свое, по-видимому, безысходное горе.
Однажды, когда Мария Васильевна, по обычаю, сидела в садике, к ней подсела какая-то старушка, разговорилась с ней, расспросила про ее горе и, прощаясь, сказала:
"Охота вам, матушка, таскаться по разным канцеляриям, ступайте-ка лучше на Смоленское кладбище к Блаженной Ксеньюшке, помолитесь там хорошенько, и Ксеньюшка разыщет вам мужа".
"А кто же эта Блаженная Ксеньюшка?" -спросила Мария Васильевна.
"А вот когда она разыщет вам мужа, тогда вы и узнаете, кто она", - отвечала старушка. - "Прощайте, мне больше некогда с вами разговаривать, других дел много. А ко Ксеньюшке сходите непременно. Каяться не будете!"
С этими словами старушка простилась с Марией Васильевной и ушла. Мария Васильевна подумала, подумала да и поплелась пешечком на Смоленское. Нашла там и часовню рабы Божией Ксении. Простояла в часовне несколько панихид, поплакала, хотела было и от себя отслужить панихиду, да денег не было. И опять поплелась пешком в общежитие работниц.
На другой день сходить в канцелярию она уже не могла, очень болели ноги от вчерашней усталости. А на третий день пошла в канцелярию и, представьте ее удивление, когда там тотчас же сообщили, что муж ее в настоящее время проживает в Кишиневе на такой-то улице и в таком-то доме. Тотчас же подала Мария Васильевна в С-Петербургский окружной суд прошение о выдаче ей законной части из пенсии мужа. Началось дело, и определением суда ей присуждено было выдавать из пенсии мужа 30 руб. в месяц.
Со времени присуждения пенсии Мария Васильевна проживала в богадельне Марии Андреевны Сабуровой - угол Манежного и Церковного переулков в Петербурге, нередко навещала часовню рабы Божией Ксении. А затем отправилась в Вильно, чтобы жить, скончаться и быть погребенной рядом с своей дорогой дочкой.
святой Блаженной Ксении одним и тем же лицам
а) Муж Ю. Дмитрий несколько лет подряд пьянствовал. Вследствие этого в семье У. нередко происходили ссоры, шум, крики и вообще неприятности. Долго уговаривала жена своего мужа бросить пьянство и усердно молилась рабе Божией Ксении. Наконец, муж опасно заболел и часто впадал в беспамятство. Но не падала духом верующая жена. Она еще усерднее стала молиться рабе Божией Ксении и, когда муж приходил в сознание, просила и его молиться рабе Божией Ксении. И просьба верующей женщины была услышана. Придя однажды в сознание, муж сказал ей: "Молись хорошенько, я даю тебе слово, что, когда выздоровею, никогда уже капли водки не возьму в рот". Так и случилось. Муж выздоровел; и с тех пор (прошло около пяти лет) ничего не только не пьет, но и других отоваривает от пьянства.
б) Тому же мужу Ю.У., - Дмитрию У., явилась нужда подыскать себе службу. Долго он хлопотал об этом, но все старания его были напрасны. Наконец, он решился ехать в соседний город и там поискать себе счастья. Перед отъездом жена уговорила его сходить в церковь и отслужить панихиду по рабе Божией Блаженной Ксении. Уехал муж. И не прошло четырех дней, как жена его получила от него телеграмму с известием, что он поступил на искомое место.
в) Спустя месяцев 10 по поступлении на службу Димитрий У. заболел лихорадкой, которая мучила его целый год. Никакое лекарство не помогало. Озабоченная болезнью мужа, жена его решилась съездить в Петербург к Блаженной Ксении. Здесь она отслужила по ней панихиду, взяла с могилки песочку, купила иконку и поясочек. Приехавши домой, она песочек зашила в подушку мужа, иконку повесила на его кровать, а поясочком его подпоясала. И что же? В первую же ночь муж уснул спокойно, лихорадка его не беспокоила, а утром он встал совершенно здоровым. С тех пор прошло уже немало времени, но приступы лихорадки ни разу не возобновлялись.
Вот что сообщает г-жа Трескина в письме своем:
"Живу я в городе Нерехте, Костромской губернии. Два же сына мои, оба женатые, служат в одной конторе в 40 верстах от города и живут на разных квартирах. В январе 1909 года оба сына обещали приехать навестить меня. Долго и нетерпеливо ждала я их приезда, но они все не приезжали. А тут приближался день памяти рабы Божией Блаженной Ксении. Сердце мое как бы предчувствовало какую-то беду: я только и думала о том, как бы Господь удостоил меня хоть когда-нибудь побывать на могилке Ксении и там помолиться! Но, не имея пока этой возможности, я весь день 23 января ходила со слезами на глазах, непрестанно молясь в душе рабе Божией Ксении о помощи себе и своим детям. Домашние спрашивали меня, что со мной, отчего я плачу, но я ничего им не говорила, а слезы лились сильнее и сильнее. То же самое продолжалось и 24 января. Наконец, я не вытерпела, одела пальто и отправилась в собор к вечерне. После вечерни я попросила батюшку отслужить панихиду по рабе Божией Ксении и тут-то уже я вволю поплакала и помолилась. Несколько успокоенная, я вернулась домой и не успела еще раздеться, как приехали и оба мои сына. С радостью выбежали мы встречать их. Но, когда они стали раздеваться, я вдруг увидела, что у меньшего сына левая рука забинтована. Спрашиваю: "Что с тобой, отчего у тебя левая рука забинтована?"
"Ну, мама, не пугайся, все хорошо, - отвечал он. - Спасибо тебе, ты, должно быть, сегодня молилась обо мне, и твоя молитва спасла меня от смерти. Вот как было дело. Вчера еще мы с братом сговорились ехать к вам, зная, что у вас праздник, что ты, мама, почитаешь рабу Божию Ксению. Утром я должен был заехать за братом и вместе с ним ехать к вам. Когда я приехал к брату, он еще не был готов и стал собираться в дорогу. Между прочим он выложил из комода револьвер и положил на стол, а сам с женой ушел в другую комнату укладывать какие-то вещи. От нечего делать я взял револьвер и стал его рассматривать, вполне будучи уверен, что он не заряжен. Рассматривая револьвер, я думал: "Ведь вот какая маленькая штучка, а люди убиваются ею насмерть", при этом приставлял дуло револьвера и к виску и к сердцу, дергая за собачку. Вдруг раздался выстрел. Я страшно перепугался, хотя и не чувствовал никакой боли. Вбегают в комнату испуганные брат и его жена; смотрят - кисть левой руки у меня вся в крови, в правой руке я держу револьвер, сам стою бледный и едва держусь на ногах. Тотчас же они усадили меня на стул, обмыли и перевязали мне руку и послали за доктором. Оказалось, что пуля прострелила мне лишь мягкую часть левой руки между большим и указательным пальцем, нимало не задевши кости. Доктор сделал перевязку, сказал, что все это пустяки и что через несколько дней рука будет совершенно здорова. После перевязки мы с братом тотчас же поехали к вам".
Что я чувствовала во время рассказа сына, я не могу передать: я поняла только, как бывает сильна горячая молитва матери и как отзывчивы угодники Божий на эти молитвы. Дивен Бог во святых Своих!
И детям и внукам я строго завещаю свято чтить память рабы Божией Ксении и не забывать ее в своих нуждах".
"Премного Вам благодарен за ваши молитвы ко Господу и к Блаженной рабе Божией Ксении и за ее теплую молитву ко Господу: наш больной Стефан, по молитве Вашей и рабы Божией Ксении выздоровел, о чем и сообщаю Вам. Он два года был болен, а в настоящее время здрав".
Рассказ А. Смирновой
Ехать приходилось на лошадях по проселочной дороге, и так как пора была весенней бездорожицы, то мне, отъехав верст двадцать от последней станции, за невозможностью следовать далее, по причине разлившейся реки и за поздним временем, пришлось, по совету моего ямщика, прибегнуть к гостеприимству одной барыни, имение которой как раз находилось на нашем пути.
Еще по дороге к усадьбе, мой возница пояснил мне, что тут живет барыня, Марья Сергеевна Горева, и что она "очинно набожна, и каждого нищего обласкает и примет и без награждения не отпустит".
Барыня действительно оказалась очень любезной и радушной хозяйкой и, узнав, что я из Петербурга, обрадовалась мне, как родной.
Я извинилась за причиняемое беспокойство, но она не хотела и слушать.
- Ах, полноте, - возразила она, - я так рада бываю всегда услышать что либо о Петербурге вообще, тем более повидаться с особой, которая еще так недавно оттуда. Петербург моя родина, - добавила она с улыбкой, как бы в пояснение своего особенного интереса к ,этой столице.
Марья Сергеевна Горева была женщина еще молодая и очень красивая. В больших темных глазах ее, в улыбке на полных прекрасных губах, было столько привета и ласки, что невольно, без слов, подтверждалось о ней все, что я уже слышала от своего ямщика.
Вся она точно сияла особенным, внутренним светом и, несмотря на необыкновенную простоту, с какою держала себя, в ней сказывалась какая-то таинственная, но мощная сила и неотразимо влекла к себе с первого взгляда.
После чая мы перешли из столовой в гостиную, и вскоре у нас завязался оживленный разговор. Она с живым интересом расспрашивала меня о Петербурге в самых подробностях.
- Счастливица, вы так скоро увидите Петербург, - сказала она мне вдруг, окинув меня своим грустным взглядом, и при этом глубоко задумалась и точно, казалось, хотела сказать мне о чем-то, но все не решалась.
Меня осенила счастливая мысль: "Быть может, вы желали бы дать мне какое-нибудь поручение в Петербург, - сказала я, - так прошу вас, с великим удовольствием исполню его".
В глазах ее засветилась искренняя радость.
- О, пожалуйста, - сказала она, - уж если вы так добры, и это не затруднит вас, исполните мою покорнейшую просьбу, - и встав, она вышла в другую комнату, а через минуту вынесла оттуда несколько золотых в конверте и передала мне.
- Вот, - продолжала она, отдавая конверт, - когда будете в Петербурге, то съездите на Смоленское кладбище, там есть могила рабы Божией Блаженной Ксении: отслужите по ней панихиду, а все остальное раздайте нищим.
- С величайшим удовольствием, - сказала я, - готова исполнить ваше желание, тем более, что и сама давно уже собираюсь посетить эту могилу, о которой многое слышала. Но вы, вероятно, имеете особые причины чтить память Блаженной Ксении? - спросила я.
- О, да! - ответила она с глубоким чувством и силою убеждения, и тихо прибавила, - дивен Бог во святых Своих! Я испытала это в моей жизни собственным опытом.
- Если не тайна, - сказала я, - то, быть может, вы расскажете мне какое-либо событие из вашей жизни, которое способствовало укрепить в вас такие твердые религиозные убеждения, такую крепкую веру?
- Нет, не тайна, - ответила она мне, - но если бы даже была и тайна, то ради Света истины, мы должны жертвовать и нашими тайнами.
Все это было сказано таким твердым и даже несколько строгим голосом, что я ничего ей не возразила и ждала, что она скажет далее.
Между тем, Горева встала и прошлась несколько раз по гостиной, как бы обдумывая что-то; но затем села напротив меня и начала свой рассказ голосом тихим, хотя и взволнованным.
- Родилась я в Петербурге, в купеческой семье. Жили мы сначала очень богато, имели своих лошадей, экипажи, много прислуги и все прочее, доступное богатству. Я воспитывалась в одной из гимназий и была уже в пятом классе, как над нами разразилась беда. Дела батюшки быстро пошли к упадку, и кончилось тем, что однажды к нам в квартиру пришла полиция и описала все наши вещи, не исключая даже и платья; батюшка объявил мне и матушке, что у нас ничего не осталось, что он, благодаря чьему-то мошенничеству, потерял в один месяц на бирже триста пятьдесят тысяч рублей в каких-то бумагах, и что у нас, кроме долга, нет ничего. Я в то время еще не сознавала всей важности ого, что случилось, но для матушки это был тяжелый удар.
Как сейчас помню, она перекрестилась, глядя на образ, и прошептала: "Твори, Господи, волю Свою!" И с великим смирением покорилась пред ней; тому же учила и меня: "Никогда, дочка, не падай духом, - говорила она, - как бы ни были тяжки временные испытания; помни всегда конец многострадального Иова; мы потеряли лишь деньги, но жить ведь не с ними одними, а с добрыми людьми. Молись Господу, чтобы Он тебя благословил мужем хорошим да смиренным и, паче всего, чтобы пьяница не был, да почитай всегда память рабы Божией Блаженной Ксении: она тебе будет великой заступницей".
Почему моя матушка так боялась за пьяницу мужа, я только узнала впоследствии, а в то время не представляла даже себе отчетливо, что такое значит "пьяница", так как у нас в семье не только никто не пил вина, но отцом даже и держать его строго воспрещалось.
Вскоре после нашего разорения батюшка поступил приказчиком в одну из больших торговых фирм и стал получать шестьдесят рублей в месяц.
Жить нам было очень трудно, и мне пришлось выйти из гимназии и поступить кассиршей в тот же магазин, где служил и отец. Тогда наши обстоятельства несколько поправились, но вскоре нас постигло великое горе: матушка моя, прихварывавшая с самого дня несчастия, скоропостижно скончалась от паралича сердца, а через год после нее скончался и батюшка от расширения печени.
Итак, я осталась 17-летней, круглой сиротой и продолжала служить все в том же магазине.
Прошло два года по смерти родителей, и я вышла замуж, за своего сослуживца - бухгалтера нашей же фирмы, встретив в нем человека одних убеждений, а, главное, одних со мной взглядов на религию, что в особенности нас и сблизило.
Муж мой, действительно, оказался примерным семьянином и притом добрейшим человеком, и три года после нашей свадьбы пролетели как один светлый и счастливый день.
В это время у меня родилось два сына.
Муж получал хорошее жалованье, так что нужды мы не знали, и счастью, казалось, не было конца, но Господь судил иначе. Тут Горева глубоко вздохнула и, помолчав немного, продолжала:
- Однажды вечером, муж мой, против обыкновения, возвратился домой очень поздно и, войдя в комнату, пошатнулся. Я заметила это, испугалась и, думая, что с ним дурно, подбежала к нему, но в это время он вздохнул, и я почувствовала сильный запах вина. При этом во взгляде моем невольно выразилось изумление, которое муж мой, должно быть, заметил, потому что сейчас же сказал резко и раздражительно, что совсем ему не было свойственно:
- Ну, что ты так смотришь? Что тут удивительного? Ну - выпил, эк, редкость какая; мужчина почти в тридцать лет, взял выпил, какое событие!
- Но, - возразила я на это, - тебе ничего и не говорят.
- Нечего и говорить! И чего ты сидишь до сих пор? Ложись спать!
Легла я, но спать не могла.
Точно огнем обожгла меня мысль: "А что, если это уже начинается!"
Дело в том, что мой батюшка свекор страшно порой запивал, и умер от удара, так что это явление могло быть наследственным. При одной мысли о такой возможности я вся холодела, но, так как выяснить этот вопрос могло только время, то и я решилась терпеливо ждать.
Наутро мой муж встал бледнее обыкновенного, но был, хотя и задумчив, однако, по-прежнему, ласков и тих. О вчерашнем не упомянул ни слова; не вспоминала и я.
Прошла неделя, и я уже начала успокаиваться, как вдруг повторилось опять то же самое, только в сильнейшей степени, и с тех пор не стало даже места сомнениям: муж запил - да так, что пил почти без просыпа...
Протянулось несколько ужасных месяцев, почти год. От службы ему отказали, а у меня в это время родился уже третий ребенок.
С квартиры мы давно переехали, и жили все в маленькой комнатке на Песках исключительно тем, что я зарабатывала шитьем белья. Но много ли можно было заработать с тремя малыми детьми на руках!
Нужда, страшная нужда, подкралась к нам: мы задолжали и в лавке и своей квартирной хозяйке уже за два месяца.
Что было делать?
- Помню, как раз накануне срока платежа за третий месяц, вечером, когда муж мой и дети преспокойно спали, хозяйка явилась ко мне и объявила, что если я завтра не заплачу за квартиру, или, по крайней мере, не брошу "пьяницу" мужа, которого она больше держать у себя не желает, то она, попросту, выгонит всех нас на улицу.
Что я могла ей ответить?
Измученная заботами и трудами, я так ослабела, что чувствовала, что если она что-нибудь скажет еще, то мне сделается дурно: сердце уже начинало усиленно биться, и, скрепя его, я ответила ей:
- Дарья Карповна! я вас прошу, оставим этот разговор сегодня, а завтра я вам дам ответ.
- Хорошо, - сказала она вставая, - но, отойдя к двери, обернулась еще раз и напомнила мне о своей угрозе.
Лишь только дверь затворилась за ней, как я, посмотрев на портрет своей матери, бессильно уронила голову на руки и горько заплакала.
- Матушка, милая, - как стон вырвались у меня слова, - зачем, зачем ты забыла меня, твою бедную дочку! Помолись за меня, родная! Молитва матери спасает со дна моря. Вразуми, научи, что мне делать! Нет силы, нет возможности больше так жить!...
До последней этой минуты я неотступно, с глубокою верою, молила Господа спасти моего мужа от роковой страсти, но Господь как бы не благоволил услышать меня. Но это лишь только казалось, на самом же деле Он, милосердный, по Своему неизменному завету, слышит каждую нашу молитву, но иногда, желая прославить Своих угодников, требует от нас, грешных, чтобы мы прибегали к их заступничеству, и по их, угодным Ему, молитвам исполняются во благих наши желания.
Это-то, именно, и произошло со мною.
После моего воззвания к покойной матушке я хотела приняться за работу, но, измученная и нравственно и физически, как сидела, так и забылась, склонив свою голову на стол.
Долго ли я пробыла в таком состоянии, - не помню, но только вот что случилось со мной в это время:
Я увидела перед собою незнакомого юношу, одетого просто, по-мирскому. Он протянул мне правую руку и повелительно сказал: "Идем!"
Точно невидимая сила подняла меня, и я без возражений последовала за ним. Долго мы шли, совершенно молча, по длинным и темным улицам, но как бы даже не прикасаясь к земле, пока наконец, не остановились пред большим садом. Всмотревшись, я заметила сквозь решетку ворот белые кресты, стоявшие, как привидения, среди ночного мрака, и, с ужасом отступая назад, прошептала: "Кладбище!"
- Да, кладбище, - спокойно повторил мой спутник, - много покоится здесь людей праведных; их ли боится раба Божия Мария?
И, не ожидая моего ответа, он крепко сжал правой рукой мою руку, а левой слегка толкнул запертые ворота, которые тихо, без шума, отворились пред нами.
Я заметила среди ночного мрака мерцавший вдали свет и, обрадовавшись, почти крикнула: "Свет!"
- Иди к нему! - сказал мне мой спутник, и прибавил, - давно пора, тебя там ждут, - незаметно исчез, оставив меня совершенно одну.
Мне стало так страшно, что я бегом пустилась бежать по направлению к свету, и, добежав уже до самой светлой точки, увидела, что стою пред часовней, из которой исходил свет, подобный синеватому бенгальскому огню.
Всмотревшись, я узнала могилу блаженной Ксении, где бывала еще с матушкой.
Сквозь закрытую дверь было слышно пение:
"вечная память!" - Я вошла и увидела свою мать, низко склонившуюся над могильной плитой. Из глаз моей матушки текли слезы в таком изобилии, что вся плита, казалось, плавала в них. Я простерла вперед свои руки и с криком "Матушка!" пришла в себя.
Долго не могла я совершенно опомниться от своего видения, и только, когда осмотрелась кругом и увидела себя в обычной своей обстановке, немного успокоилась и стала соображать все, что видела. Точно завеса упала с глаз моих. Я живо вспомнила все наставления матери, которые, почему-то, ни разу не пришли мне в голову в последний год. Точно затмение какое нашло на меня. Я поняла, что моя матушка молит о мне со слезами Блаженную Ксению, и к тому же самому свету привел и меня мой таинственный спутник. И я решила чем-свет отправиться на Смоленское, чтобы отслужить панихиду.
Так я и сделала, оставив детей на мужа, зная, что он проспится и к утру будет трезв.
Когда я подошла к часовне, то мне так живо представилось все ночное видение и моя мать, что я пережила все снова, и, опустившись на колени, простояла всю панихиду - и даже не одну - на том самом месте где видела и свою мать. После этого я сразу почувствовала, что точно тяжесть какая свалилась с меня, и я с такой облегченной душой возвращалась и так замечталась о пережитой ночи, что не заметила даже, как прошла немалое расстояние от Смоленского кладбища до Песков и вошла на самую улицу нашу. Вдруг недалеко от меня я услышала звон колокольчиков и, подняв голову, увидела, что против нашего дома стоят несколько пожарных частей и доканчивают тушение, уже с последними вспышками угасающего пламени, внутри двора.
При виде такого зрелища, я сначала остановилась и замерла, но затем стремительно бросилась вперед и, добежав до пожарных, с раздирающим душу криком "Дети! Муж!" - хотела пробраться в ворота, но ноги мои подкосились, в глазах потемнело, и я без чувств повалилась на землю.
Когда я пришла в себя, то заметила, что нахожусь в большой светлой комнате с очень богатой обстановкой. У изголовья стоял пожилой господин и держал меня за руку, выслушивая пульс. Увидя, что я открыла глаза, он обратился к сидевшей на кресле старушке, одетой в темное шелковое платье, и сказал: "Обморок кончился, опасности больше нет, надо дать успокоительного".
Я, между тем, очень ясно припомнила о пожаре и первым моим вопросом было: "Дети и муж?"
- Успокойтесь, сказала старушка тихим и ласковым голосом, - муж ваш слегка лишь ушибся, а дети все живы и совершенно здоровы. Они здесь, в следующей комнате, и двое из них спят, а старшего вы сейчас увидите.
Но, заметив мое тревожное недоверие, старушка поняла меня и, приветливо улыбнувшись, сказала что-то другой старушке, похожей на старую няню; та тотчас же вышла и через минуту вернулась, держа за руку моего старшего сына, а младших внесли на руках двое слуг.
Увидя своих детей живыми и здоровыми, я перекрестилась и, успокоившись, спросила, где же я нахожусь.
- Вы у меня, в квартире генеральши Л., - ответила мне старушка в шелковом платье. -Я как раз проезжала к обедне в Александро-Невскую лавру мимо вашего дома, когда раздались крики: "Спасите, дети горят". Я, разумеется, остановилась и, оставив экипаж, подошла ближе к дому. Но детей, слава Богу, как оказалось, двоих спасли уже пожарные из окон, и третьего - ваш муж, но он оборвался и упал, вывихнув себе ногу, ребенка же подхватили, и вот я всех тут же и забрала к себе, а после и вас принесли мои слуги, которые там уже вас поджидали. Квартира ваша загорелась у хозяйки в кухне, и менее чем в полчаса все сгорело, так что из вашего имущества ничего не спасли.
- Бог с ним! - прошептала я, - дети и муж мой живы: слава Создателю за их спасение!
- Но, Боже мой! сколько же вам, сударыня, беспокойства наделали мы! - обратилась я к старушке.
- Ах, пожалуйста, не думайте об этом, - сказала она.
- Квартира у меня большая, стеснить вы меня нисколько не можете, а детей я очень люблю, и с Богом живите у меня, пока вы оба поправитесь и снова устроитесь.
- Но где же находится муж мой?
- Внизу, - у меня квартира в два этажа, - пояснила мне генеральша. - Ему делают перевязку, и он очень беспокоился о вашем раннем отсутствии.
- Я объясню вам впоследствии, где провела это утро, - ответила я на вопросительный взгляд генеральши.
На другой же день я встала с постели, но муж пролежал две недели и после еще долго ходил на костылях.
В это время мы ближе познакомились с генеральшей и очень полюбили одна другую.
Она была вдова, добрейшая, святая душа. Когда-то имела детей, но потеряла их в раннем возрасте и с тех пор не могла равнодушно смотреть на ребенка.
Я рассказала ей всю мою жизнь, не скрыла и последнего моего горя, слабости мужа, передала ей и свое видение и где я была в роковое утро.
Выслушав меня, генеральша набожно перекрестилась и глубоко задумалась.
- А знаете что? - сказала она, посмотрев на меня, - я вижу во всем этом перст Божий. Надо же было случиться пожару в день памяти одного из моих детей, лежащих в Александро-Невской лавре! И вот мне Господь посылает живых, вместо мертвых, детей, а вам в лице моем - опору в тяжелой судьбе, и нам остается разумно дойти до указанной Господом цели.
- Вот что, - сказала она, помолчав, - у меня есть два именья: одно из них - небольшое - находится в N-ской губернии; не поедет ли муж ваш пока как конторщик или старший приказчик; там есть старичок управляющий, я ему напишу. Может быть, он там и поправится!
- Дай Бог, дай Бог, - прошептала я со слезами.
Муж мой с благодарностью принял предложение.
Со дня катастрофы он не пил еще ни одной рюмки, и я со страхом и надеждой ожидала, что будет дальше, призывая в душе рабу Божию Ксению.
Я рассказала ему о своем видении, он сильно побледнел при этом, но не сказал ни слова, а только сам предложил вместе поехать и отслужить еще раз панихиду пред отъездом нашим в деревню, куда мы вскоре и переехали.
Прошло несколько месяцев - муж не пил, прошел и год благополучно, и с тех пор уже восемь лет, а о прошлом не было и помина.
Но я замечала, что муж иногда очень задумывался, как будто его тяготила какая-то тайна или болезнь, и, зная его откровенный характер, я решила, что это болезнь, и, опасаясь последствий, однажды спросила его о причине. Муж страшно смутился и побледнел, встал, несколько раз быстро прошелся по комнате и затем с решительным видом сел против меня и сказал:
"В то утро, когда ты ходила на кладбище, я спал крепким сном, и что-то во сне видел страшное, будто звери какие то меня окружили; я помню, что крикнул тебя, но ты не пришла, а явилась ко мне незнакомая женщина, с посохом в правой руке. Звери все сразу куда-то исчезли, а она обратилась ко мне, и, стуча своим посохом, грозно сказала: "Нет здесь жены твоей, она у меня. Слезы матери ее затопили могилу мою. Брось пить! Встань! Твои дети горят!" И с этими словами она исчезла. Я вскочил, смотрю - тебя нет, дети спокойно спят, и я принял все это за бред моей больной головы, но не прошло и десяти минут после этого, как в кухне раздался отчаянный крик: "Горим!" Я вскочил, как полоумный, не столько от крика, как от страшной мысли о видении. "Дети горят", - вспомнились мне последние слова грозной женщины. Я схватил детей и бросился с ними в прихожую, но было уже поздно: Дверь загоралась, тогда я бросился к окнам; остальное ты знаешь".
"Вот почему, - добавил мой муж, - я особенно беспокоился знать: где ты была тогда утром, и когда я узнал, то сразу все понял, сотворил мысленно молитву, и с тех пор мне даже думать о вине противно - заключил он свою исповедь.
Я была страшно поражена этим открытием.
Через год после нашего водворения в деревне, умер старичок управляющий, и мужа моего генеральша назначила на его место, но вскоре затем скончалась и сама, моя голубушка. Царство ей Небесное!
При этом воспоминании, крупные слезы скатились по щекам рассказчицы; она тяжело вздохнула и продолжала:
- Старушка, с которой я была все время в интимной переписке, по духовному завещанию, большое имение в Тверской губернии отказала племяннику своему, а это, где мы и сейчас, навсегда закрепила за нами.
И всему, всему этому, мы обязаны молитвам Блаженной Ксении да моей матушки. Я узнала из дневника ее, который она оставила и приказала вскрыть не ранее, как исполнится мне тридцать лет, что отец мой в своей ранней молодости сильно пил, и что моя матушка чрез это много страдала, пока не научили ее добрые люди прибегнуть к помощи Блаженной Ксении, и что после того отец мой вскоре излечился от своей слабости и строго воспрещал даже иметь вино в квартире.
Тогда только я поняла, почему она так боялась за "пьяницу" мужа, и почему советовала прибегать именно к Блаженной Ксении. Точно чувствовала родительским сердцем, что дочке ее все это придется пережить и испытать собственным опытом!
- Вот, - закончила Горева свой рассказ, - причина, почему я особенно свято чту память рабы Божией Ксении, и сама все стремлюсь побывать в Петербурге, да не могу никак выбраться; то дела (и сейчас я хозяйничаю одна: муж уехал на месяц в губернский наш город по делу), то дети удерживают, а у меня их немного, - сказала она, улыбаясь, - всего только семь человек; вот завтра представлю вам: пять сыновей и двух дочек.
Когда она окончила свой рассказ, то было уже далеко за полночь.
- Я вас утомила? - сказала она, поднимаясь.
- О, что вы, напротив, - ответила я, тоже вставая, премного вам благодарна за этот рассказ. Не часто в жизни приходится слышать подобное, и я с нетерпением буду, как можно скорее, спешить побывать на священной могиле за себя и за вас.
- Благодарю от души, - сказала она, протягивая мне руку на прощанье.
На другой день Горева показала мне все свое хозяйство, находившееся в образцовом порядке и, действительно, представила мне семь человек своих детей - годовалого и до тринадцатилетнего возраста включительно, причем сообщила им, что "это - тетя из Петербурга, где могилки Блаженной Ксении, ваших дедушек и бабушек, и генеральши Л."
Один из мальчуганов, лет пяти, подошел ко мне и бойко спросил: "А ты была на могилках?"
- Нет, - говорю, - милый, еще не была!
- А наша мама была!
- И я побываю непременно, если ты скажешь, где эти могилки.
- На Волковом и на Невском, - ответил он.
- Наши родные, - вмешалась в разговор Горева, - лежат все на Волковом кладбище, а генеральша Л. - в Александро-Невской лавре.
Я обещала и там отслужить панихиды и обо всем написать.
- Благодарю вас от всей души, - сказала она мне, обнимая меня со слезами и целуя на прощанье.
- Вы мне так живо напомнили собой мою милую родину Петербург; точно я и сама побывала там, - говорила она, усаживая меня в тарантас.
Отдохнувшие лошади тронулись мелкой рысцой, и я отправилась в объезд другою дорогою, с сожалением покидая гостеприимный кров. И долго было мне видно, что вся семья стояла еще на крыльце, провожая глазами случайную гостью, которая уезжала на их родину, к их священным могилкам, увозя с собою заветное поручение.
по молитвам святой Ксении Блаженной
Между тем болезнь так усилилась, что надежды на выздоровление, по словам докторов, не оставалось никакой. Мало этого - доктора отказались даже как-нибудь облегчить тяжкие страдания. Больная лежала как пласт, не могла ни говорить, ни шевельнуть рукой. Ей давали лишь, поднимая голову вместе с подушкой, глотать лед. По-видимому, наступили ее последние минуты. Так дело и тянулось до 21 июля, когда со Смоленского кладбища получены были письмо с уведомлением, что панихида по рабе Божией Ксении отслужена, и посылка с двумя флаконами масла и горсточкой песку с могилы. Знакомая больной О.В.К. тотчас же песок и один из пузырьков с маслом передала больной, а другой пузырек оставила себе для лечения своей больной ноги. Песок положила она больной под подушку, а маслом из пузырька натерла ей больную грудь. К вечеру натирание маслом повторили и положили больную в постель. И, странное дело, всю ночь больная проспала удивительно спокойно, чего уже давно, давно не было. Утром, 22 июля, больная попросила у О.В.К. пузырек с маслом и сама уже, сидя в постели, растерла себе грудь. Прошло после этого времени еще дня 2-3, и на глазах у всех присутствующих совершилось настоящее чудо: больная встала с постели, прошла спальную, часть коридора и остановилась в дверях столовой, чувствуя еще слабость. А на другой день она уже свободно пришла в столовую, не чувствуя никакой боли в груди...
Все, видевшие Ксению умирающею, никак не могут понять, отчего произошла с ней такая перемена?! В их глазах она является как бы воскресшей из мертвых.
Сообщая об этом, О.В.К. просила от имени исцеленной отслужить панихиду и еще прислать им и масла, и образков, и крестиков с могилы Блаженной.
о молитвенной помощи святой Блаженной Ксении
- Г-жа А. Смелова (Пермской губ.) от 11 января 1913 года, между прочим, пишет: "А у всех моих родных не так давно было столь много горя и разного рода болезней, что мы не знали, что и делать. В это время, совершенно случайно, мы узнали о многократных случаях чудесного проявления молитвенной помощи от рабы Божией Ксении и тотчас же решили обратиться к ней с молитвою. Собрали мы, по силе возможности, копеечки и послали их в часовню рабы Божией Ксении с усердной просьбой отслужить по Блаженной панихиду и помолиться о смягчении нашего горя. И за эти-то копеечки мы получили от Господа Бога, по предстательству за нас рабы Божией Ксении, столь много милостей, что пером невозможно всего, выразить. Не буду здесь говорить о других. Скажу о себе. Я, грешница, не умела молиться и не молилась, хотя страдала страшной головной болью, а на душе у меня всегда была тяжелая, невыносимая тоска. Посылая вместе с другими письмо в часовню рабы Божией Ксении, я и не думала о том, что получу какое-либо облегчение, или исцеление от своих болезней, а потому и не придавала нашей просьбе какого-либо значения. Но, дивное дело, вскоре же после отсылки письма я стала замечать, что головные боли у меня становятся слабее, тоска смягчается, и я становлюсь совершенно другим, не желчным, как раньше, а жизнерадостным человеком. В настоящее же время я совершенно здорова. Ни головных болей, ни тоски - нет и в помине. Со стыдом и душевной болью сознаюсь я в своем прежнем слепом и глупом неверии, глубоко скорблю об этом и усердно молю Господа Бога простить мой прежний страшный грех. Теперь я не только глубоко верю, но твердо убеждена и твердо знаю, что мое, и душевное и телесное, исцеление совершилось лишь по сердечной молитве за меня других верующих людей и особенно по предстательству угодницы Божией Блаженной Ксении. Господи, прости меня грешную!"
- Г-жа Вера Карпова (Белиловка, Киевской губ.) от 20 января 1913 года, в письме на имя настоятеля храма на кладбище, между прочим, пишет: "Два года тому назад я обращалась к Вам с просьбой помолиться на гробнице у рабы Божией Ксении о помощи нашему хорошему знакомому Симеону Ок-у. Как я Вам тогда писала, этого господина, человека безупречно хорошего и верующего, совершенно невинно, по наговору врагов, уволили со службы. Человек он многосемейный и, кроме жалованья, не имеет никаких средств к существованию. С увольнением от службы страшная беда, горе и бедность грозили и лично ему, и его семейству. Надежды на выход из ужасного положения, по-видимому, не оставалось никакой. Но в это время, случайно, мы прочитали в "Паломнике" сообщение о рабе Божией Ксении и решили обратиться к ней за ее молитвенной помощью, веря, что Господь не оставит без удовлетворения просьбы Праведницы. Тотчас же, поэтому, послали мы Вам письмо с вышеуказанной просьбой. И представьте себе наше глубокое удивление, когда мы одновременно с Вашим ответом, что наша просьба исполнена, получили и другое уведомление, что дело С. Ок-а приказано рассмотреть вновь! Начался новый разбор, и дело Ок-а сразу приняло счастливый оборот. Г-н Ок. был совершенно оправдан, и ему предоставили, хотя и в другом месте, новое лучшее место, где он и служит в настоящее время.
Такой счастливый оборот дела мы ничему иному не можем приписать, как только молитвенной помощи угодницы Божией, Блаженной Ксении".
- Г-жа Вера И. Габбина (из Ташкента), прося усердно отслужить панихиду по рабе Божией Ксении, в письме своем на имя о. настоятеля от 26 января 1913 г., пишет, что все ее задушевные желания, моления и просьбы, обращенные ранее к Господу чрез угодницу Божию рабу Божию Ксению, в настоящее время дивным образом исполнились;
а) дочь ее, Валентина, совершенно оправилась от своей болезни и в настоящее время чувствует себя прекрасно.
б) мать ее, Мария, разбитая ранее параличом, теперь тоже поправилась: ходит без посторонней помощи, свободно говорит, и каких-либо признаков болезни на перекошенном ранее от паралича лице не осталось решительно никаких; лишь пальцами руки она еще не совсем хорошо владеет и не может, поэтому, еще твердо держать в руке вещи. Но, Бог даст, и это скоро пройдет.
в) все ее, любящие друг друга, родные до настоящего времени были рассеяны по разным углам Туркестана и почти никогда не виделись друг с другом. Все они об этом очень скорбели и молили Господа Бога, чрез предстательство рабы Божией Ксении, о соединении их всех в одном месте. И, дивное дело, в конце 1912 года, именно к празднику Рождества Христова, обстоятельства сложились так, что все родственники Веры И. Габбиной съехались в один город и все они стали жить теперь одной тесной, дружественной семьей. Поистине, дивен Бог во святых Своих!
Слух о множестве случаев молитвенного предстательства рабы Божией Ксении широко разнесся не только по Петербургу, но и по всей России, по самым отдаленным ее окраинам. Сотни писем получаются отовсюду, - и из Сибири, и с Кавказа, и из Западного Края, и из внутренних губерний России, - с просьбой помолиться на могилке рабы Божией Ксении об избавлении от какого-либо горя, несчастия. Тысячи посетителей ежедневно перебывают в часовне Блаженной. И сколько здесь выплакано горя, сколько пролито горячих слез и горячих молитв! И сколько осушено этих слез, сколько людей вышло отсюда успокоенных, утешенных!
Больше сотни лет прошло уже со дня смерти блаженной. Много людей похоронено за это время на Смоленском кладбище, много среди них похоронено людей некогда знаменитых - художников, артистов, администраторов, военных героев, лиц духовных. Но многие ли из них так же известны и теперь, как они были известны и славны при жизни? Нет, большинство из них совершенно забыты, могилы их нередко заросли сорной травой, некогда богатые надмогильные памятники развалились, уже нет любящей руки, которая бы приостановила это разрушение (например, могилы художников - Шебуева, Козловского), а могилы некоторых из них совершенно затерялись и разыскать их уже нет возможности (например, могилы писателей Тредьяковского, Княжнина, Бенедиктова, художника Левицкого).
Не то мы видим относительно рабы Божией Ксении. Некогда жалкая надмогильная насыпь над ее прахом покрыта в настоящее время богатым мраморным надгробием, а над этим надгробием усердием почитателей воздвигнута прекрасная, обширная часовня, украшенная внутри мраморным иконостасом и множеством икон, даром благодарных сердец. На могилку эту идут и бедный и богатый, и знатный и убогий, и простой необразованный мужичок, и муж науки, и скромный послушник, и смиренный архипастырь, и рядовой солдат, и знаменитый генерал, и учащие, и учащиеся . (Описание относится ко времени до революции 1917 г.)
И все они - в умилении души и в сокрушении сердца пред величием земного подвига Блаженной и пред ее николиже отпадающей любовию по смерти, - просят ее помощи и заступничества в своих нуждах, горе, несчастии...
И чем дальше идет время после смерти Блаженной, тем шире и шире разносится молва о необычайных проявлениях любви и милосердия Блаженной ко всем с любовию и верой прибегающим к ней.
Вот почему ежедневно, с утра и до вечера, почти непрерывно, служатся в часовне Ксении панихиды об ее упокоении в райских обителях. Много горя, много нужды на белом свете. Много горя и нужды таких, которые неисцелимы силами человеческими. Для исцеления этих нужд необходимы силы сверхчеловеческие, необходимы силы Божественные. И, благодарение Господу, есть еще на Руси святой угодники Божии, есть великие молитвенники за нас перед Богом, всегда готовые прийти на помощь каждому горю, каждой нужде и всякому несчастию. Нужно лишь нам самим полюбить этих угодников, нужно верить в них и усиленно просить их ходатайства, и они не замедлят откликнуться на наш зов, они сумеют утолить наши нужды и печали.
К числу-то таких угодников, ходатайство которых велико перед Богом, принадлежит и раба Божия Ксения. Свет христианской любви, возженный ею в себе самой при жизни, сильнее и сильнее начинает светить из могилы. "Кто меня знал, да помянет мою душу для спасения своей души. Аминь". Вот завет, который дает всем нам Блаженная из своего гроба.
|
1. Наследник-цесаревич Александр Александрович (будущий император Александр III). ^ |