|
|
Священник Лев Шихляров. Избранные статьи. |
|
|
|
Христианин и эволюция
Способ, как творил Создатель,
Что считал он боле кстати,
Знать не может председатель
Комитета по печати. |
Ф. Тютчев. |
|
Нешуточный спор разгорелся в последнее время в среде православной общественности относительно теории эволюции. Спор этот возник на Западе между католицизмом, попытавшимся в XX-м веке наладить диалог с миром, и крайними протестантами, перенявшими у Рима традицию жесткой регламентации научного мировоззрения в связи с буквальным текстом Библии. В России же эта проблема оказалась тесно связанной с революционно-нигилистической, а позже - советской атеистической идеологией. Еще Ф.М. Достоевский писал в своем дневнике, что в Англии теория Дарвина - одна из гипотез, а у наших "мальчиков" /он имел в виду революционеров/ - давно аксиома. Из эволюционной теории "отцы" большевизма сделали для себя два вывода, которые бы самого Дарвина, безусловно, возмутили:
человек произошел от обезьяны, а значит - не от Бога;
человек есть всего лишь высокоорганизованное животное, значит, социальная борьба есть оправданное выражение природной борьбы за существование.
Т.о. "нечаевцы" и "бакунинцы" сделали научную гипотезу своим достоянием, надолго скомпрометировав ее в глазах верующих людей. К сожалению, в то время богословие смирилось с этой ситуацией, не разобрав эту теорию критически, а просто отвергнув ее.
Что касается дальнейшего периода, то партийным идеологам удалось прочно внедрить в сознание советского человека, что научное мировоззрение полностью несовместимо с религиозным, и, по мере "продвижения вперед" , полностью вытеснит последнее. Характерный пример: святителя Луку /Войно-Ясенецкого/, гениального хирурга, страдальца и исповедника веры, некий высокопоставленный чин спросил после войны, как может он, столь образованный ученый, "верить в такие глупости". От советского человека скрывались многочисленные примеры верующих ученых и научно-мыслящих священнослужителей, таких как И. Ньютон, Б. Паскаль,
И. Павлов, Д. Менделеев, о. Павел Флоренский, Ф. Лосев и многие другие. Более того, высказывания многих славных людей прошлого, как это было с М. Ломоносовым, переиначивались так, что они из верующих людей превращались в предтеч печально известного атеиста №1 Емельяна Ярославского /так же поступали и с писателями, и с художниками/. Религию преподносили как совокупность предрассудков, как синоним интеллектуальной и культурной темноты. А чтобы закрепить этот образ, запрещали поступать в семинарию просвещенной интеллигенции. Поистине, "мудрость века сего" не понимает "безумия" Креста Господня! Вот и сегодня, даже признающий себя православным школьный учитель истории в который раз повторяет на уроке сказку про обезьяну, которая много трудилась, пока не стала, наконец, вполне приличным человеком.
В связи с этим болезненная реакция на употребление термина "эволюция" психологически понятна, но противостояние ныне произошло внутри самой Церкви, разделив людей, толкующих Писание Ветхого Завета, на два лагеря: "креационистов" и "эволюционистов", которые порой довольно агрессивно, хотя и малоубедительно, полемизируют друг с другом, друг друга не желая расслышать, и ссылаются на одни и те же авторитеты: св. Василия Великого, преп. Серафима Саровского, свт. Феофана Затворника. "Креационисты" считают, что библейские шесть дней творения нужно понимать буквально, в смысле 6х24 часа, ибо Творцу не нужно прилагать длительных усилий для создания мира. Человек ничего общего с животными не имеет, и создан одновременно с ними. Научные данные и гипотезы являются от начала до конца фальсификацией. "Эволюционисты" настаивают на возможности примирения современно-научной и богословской картины мира, считают, что Бог создавал мир в течение длительного процесса, а животная предыстория человека не отменяет его Божественного происхождения. И хотя первые обвиняют вторых в безбожии либо в компромиссе с материалистами, здесь присутствует идея не просто эволюции, а "творческой", направленной эволюции, т.е. эволюции под непрестанным воздействием промысла Бога. Вторые обвиняют первых в начетничестве и магическом представлении о Боге как волшебнике, создающем всё по мановению палочки. При этом, как это часто стало теперь происходить при обсуждении любой проблемы, православные забывают основной принцип решения подобных споров: "в главном - единство, во второстепенном - разнообразие, и во всём - любовь". А главное определено Символом веры…
Попробуем разобраться в этой проблеме. Прежде всего нужно понять, что противопоставление науки и религии имеет многовековую историю. Вообще говоря, сравнивать науку и религию некорректно. Религия есть поиск воссоединения с Богом и опыт, возникающий из встречи с Ним. В науке возможно откровение, но там нет встречи, есть лишь человеческий поиск, и потому науку можно сравнивать не с религией, а с богословием, т.е. попыткой научно-философского выражения истин веры. Но оказывается, что у науки и богословия в отношении мира и человека совершенно разные задачи.
Наука пытается ответить на вопрос, когда и каким образом возник сей мир, каковы его материальные законы, как человеку наиболее удобно в этом мире существовать. Богословие формулирует ответы на другие вопросы: почему появился мир и человек, в чем вечная, вне-земная цель существования человека в мире, каков данный человеку нравственный закон.
Научное знание отнюдь не более достоверно, чем религиозное. В религии, особенно это очевидно в христианстве, главный ответ известен, известна цель, человек сначала встретил Бога, а потом формулирует вопросы, проясняющие путь. В науке всё начинается с аксиом /бездоказательных точек отсчета/ и гипотез, с помощью которых ученый пытается объяснить некое явление или группу фактов, интуитивно веря в закономерность мира, но не исследуя причин такой закономерности. Со временем, убеждаясь в ограниченности старых теорий, наука ищет новое объяснение явлениям. Всё это в самом добросовестном случае не более чем метод исследования мира. Несмотря на то, что советская идеология относилась к науке с религиозным трепетом, наука сама по себе безнравственна, и талантливый ученый с равной вероятностью может оказаться победителем эпидемии или великим злодеем.
Богословие более относится к духу человеческому, хотя и просвещает интеллект. Наука более относится к интеллекту, хотя может помочь некоторому корректированию ложной духовности. В идеальном, райском человеке повода для противопоставления научного и религиозного познания нет. Сферы эти должны быть разграничены, но подобно тому, как интеллект должен питаться молитвой, научный опыт должен быть укоренен в религиозном Откровении. И потому многочисленные исторические конфликты и непонимание связаны только с поврежденной природой падшего человека, в котором, по слову отцов Церкви, дух, душа и тело теряют гармоническое единство. И тогда человек, как сказано у того же Ломоносова, пытается "циркулем измерить Вселенную" /т.е. охватить ограниченным разумом глубину замысла Божия/, "а астрономию изучить по Псалтири" /другая крайность - попытка использовать Писание для научного объяснения мира/.
Добросовестная наука не враг религии, а ее помощница. Хотя примеров этой добросовестности не так уж много. Сегодня, как и в XIX веке, новое научное исследование часто подается средствами информации и самими учеными так, чтобы спровоцировать гнев верующих людей и насмешки их оппонентов. О клонировании, например, сначала говорят как о способе, когда человеку для творения себе подобного не нужен будет Бог, а потом уже вскользь и не очень убедительно добавляют, что это поможет пересадке любых органов в случае катастрофы. Чем кончаются подобные эксперименты, блестяще показал М. Булгаков в "Собачьем сердце".
Но христиане не должны быть побеждены духом подобного хамства. Господь не случайно в одной из своих притч ставит в пример "сынам света" "догадливость сынов века сего" /Лк.16,8/. В нашем случае это означает, что возникающие в мирской науке гипотезы и тенденции нужно не брезгливо отвергать, а критически осмысляя, использовать и в богословии, и в практической жизни, не отдавать на откуп безбожникам, как это на долгие годы получилось с Дарвиновской теорией эволюции, примитивно использованной апологетами социализма. (Так, известен случай, когда во время богословского диспута 20-х годов между двумя одиозными фигурами - А. Луначарским и А. Введенским, главой обновленчества, первый весьма остроумно заявил второму: "Я - от обезьяны, и налицо прогресс, а вы - от Бога, но какова деградация!".) Примером для подражания может стать отношение отцов Церкви к языческому философскому наследию. Вначале, когда христианство подвергалось гонениями в языческой среде, Отцы II-го века высказываются в весьма примирительном тоне; защищая христианское учение, они показывают, что в нем есть многое достойное из того, что ценят язычники, но есть и неизмеримо большее. Позже, когда христианство принимает всё большее число людей, позиции богословия укрепляются, и церковные писатели открыто бичуют идолопоклонство и порочность языческих культов. А с IV- го века происходит синтез: святители Василий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский и многие другие отцы Церкви формулируют важнейшие положения христианской доктрины, при этом все они - выходцы из языческих школ и используют их философский аппарат. Сегодня схожая ситуация, и необходимость диалога и синтеза признается просвещенными представителями и науки и Церкви.
С этим вопросом пересекается и другой, касающийся правильных принципов толкования Священного Писания. Не имея возможности сейчас говорить об этом подробно, всё-таки укажем, что из понятия "богодухновенности" Ветхого Завета следует наличие в его тексте не только непреходящей Божественной, но и ограниченной человеческой составляющей; и потому использовать буквальный смысл текста для доказательства той или иной научной концепции происхождения Вселенной можно лишь в качестве предположения, но никак не догмата. Не зря говорится, что Писание учит "не тому, как устроено небо, а тому, как взойти на "небо"".
Поняв вышеизложенное, попробуем разобраться в "эволюционном" споре. Сторонники "эволюционизма", вопреки критике, вовсе не соотносят себя с теорией Дарвина и тем более с атеистическим материализмом. Теория Дарвина сейчас подвергается жесткой критике и в самой науке, ибо за прошедшие полтора века накопилось множество фактов, не вписывающихся в его простую модель. К великой печали марксистов, в сонме открытий останков древних людей и животных так и не найдено т. наз. "промежуточного звена" - от примата к человеку. Так что библейские эволюционисты говорят вовсе не об "обезьяне", а о том, что происхождение мира под воздействием благого промысла Творца совершалось постепенно, путем развития природных существ. Имеет ли подобный взгляд право на существование? Безусловно, имеет, прежде всего потому, что именно в Библии представлена модель становящегося мира, чего нет во многих других религиозных концепциях. Миру извечному, миру циклически исчезающему и вновь возникающему, миру неподвижному, миру деградирующему - этим разнообразным древним мифологемам Священное Писание противопоставляет идею Вселенной, возникающей из небытия по Божьей воле, в которой появляется человек, призванный ввести бытие этой Вселенной в Божественную жизнь, и уже поэтому - это постепенно становящийся мир.
Откроем 1-ю главу кн. Бытия. Процесс творения описан в виде шести "дней". Помня о том, что "у Господа один день как тысяча лет" /см. Пс.89,5/, а "тысяча" в Писании - тоже сама по себе есть образ очень большого числа, не стоить утверждать, что "день Господень" равен 24 часам, тем более что о светилах, отсчитывающих наше время, сказано лишь в четвертый "день". Из первых же строк мы узнаем, что приводимый Творцом из небытия в бытие мир в своем начале далеко не совершенен, а кроме того рядом с ним, как некая угроза, присутствует "тьма над бездною" /отцы Церкви иногда видят в этом указание на падение части ангелов/, но тем не менее всё устраивается с помощью Духа Божия, Который благоукрашает мир и успокаивает стихию. Священному автору важно здесь показать, что несмотря на проблемы, возникающие для мира при его творении, над всем есть извечный Бог, и, что бы ни происходило потом, Он Свое творение не оставит. Посмотрим, как выстроено описание в Быт.1 любого "дня творения":
"И сказал Бог: да произведет вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землею.. И стало так. И сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода, по роду их, и всякую птицу пернатую по роду ее. И увидел Бог, что это хорошо. И благословил их Бог, говоря: плодитесь и размножайтесь.. И был вечер, и было утро, день пятый". /1, 20-23/
Мы видим, что Творец сказал, т.е. произнес Слово /греч. "Логос", о Нем будет позже говорить св. ап. Иоанн Богослов, открывая тайну Боговополощения/. Услышав сие повеление, природа как бы приводит в действие свои внутренние механизмы, раскрывает свои возможности, меняясь в направлении, угодном Богу, причем делает это, конечно, не сама, а под постоянным Божиим воздействием. Затем Творец как бы рассматривает осуществленный этап, и дает этому одобрительную оценку. Если бы при таким образом описанном "дне" присутствовал атеист, не видящий Бога, он бы как раз и сказал, что вода сама по себе производит животных, птицы происходят от земноводных и т.п., так что дело здесь не в понятии развития, а в этом "само по себе".
Если, при всей недолговечности, по историческим меркам, научных теорий, в тексте Бытия можно усмотреть основания для идеи "творческой эволюции", то для феномена появления человека на Земле более подходит термин "революции", т.е. небывалого доселе качественного скачка в творении. В смысле "технической" стороны дела вопрос о материале для человека остается открытым. Как сказано выше, дарвиновская теория не нашла подтверждения из-за отсутствия "недостающего звена". Правда, это вовсе не отменяет того, что у человека животная природа. На это явно намекает Бытописатель. Каждый "день творения" - особый качественный этап. Однако творение человека - поистине уникального создания - происходит не в отдельный день. Напротив, творение фауны разделено на два "дня", пятый и шестой, и во второй половине шестого "дня", в который были созданы именно земные звери, происходит и наше сотворение! Почему и сказано у преп. Серафима о том, что "до Адама было животное, в которое Бог вдунул Своего Духа". Порой высказываемое противопоставление, что человек создан не из животного, а из "праха земного", звучит странно, ибо на языке Писания это лишь разные аспекты смертной природы: "душа живая" - временная биологическая жизнь, "прах земной" - образ временно собранной, а затем распадающейся материи. Здесь остается открытым вопрос, послужила ли для Бога материалом некая уже бывшая животная природа, или была создана совершенно новая.
Но уникальность человека вовсе не в этом. Творение человека описано в Быт 1, 28-31; 2, 4-9, 15-24 так, что Бог не просто "говорит", Он, произведя в Самом Себе таинственный "совет", "вдувает" в смертную природу человека частицу Своего "дыхания жизни". И человек возникает прежде всего как одухотворенное животное с задачами и целью, предполагающими его сыновнее по отношению ко Творцу царствование во Вселенной.
Среди прочих заповедей, Адаму благословляется "хранить и возделывать" землю райского сада, т.е., сумев сохранить полученное от Бога в начале, приумножать, познавать, развивать, и приносить Творцу плоды благословенной деятельности. На этом пути совершается достижение качества, о котором христианин может молить только в дерзновении: уподобления Богу. Св. Ириней Лионский, Афанасий Александрийский и другие Отцы назвали этот процесс "обожением". Заповедь обожения остается незыблемой несмотря на то, что грехопадение человека внесло двойственность в цельную картину мироздания. Т.о., атеистическая мысль, горделиво отвергнув авторитет Слова Божия, саму идею прогресса взяла именно из Библии. Но вне Библии, вне Божественного замысла всякий разговор о прогрессе оказывается нелепостью: движение "вперед" может одновременно оказаться движением "вниз".
Научные гипотезы должны помогать интеллектуальному познанию, но они мало что дают для спасения, и православным, полемизируя между собой, всерьез ссориться из-за "эволюционизма" недопустимо. "Будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный" /Мф. 5,48/,- сказал Господь. А Отец совершен бесконечно. И потому бесконечный путь от одухотворенного животного к святому небожителю - единственная несомненная эволюция, которой достоин человек.