Прогресс или преображение?
|
Здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху; и от истины отвратят слух и обратятся к басням.
2 Тим. 4, 3-4 |
"Прогресс и преображение" - так была названа речь профессора Императорской Московской Духовной Академии архимандрита Илариона (Троицкого), ныне прославленного в лике священномучеников. В ней он еще в 1914 году отмечал, что человеку, "сомневающемуся в ценности прогресса или совсем этой ценности не признающему, грозит побиение всяким дрекольем" нашими западниками или современными европейцами [89]. Почему? Потому, что "идеал Православия есть не прогресс, а преображение" [90].
"Христианство возвестило одну из самых мрачных эсхатологий, оно предупредило, что в конце концов силам зла будет дано вести войну со святыми и победить их (Откр. 13, 7)" [91]. Не желая принять евангельское Откровение, атеистическое сознание отвращается от истины и избирает идеи, льстящие слуху. Одна из них - идея прогрессивного развития науки, общества, искусства, каждый из этапов которого неуклонно будет приносить человечеству все новые и новые блага.
Однако, несмотря на льстящее слуху звучание подобных заверений, в наше время все чаще и чаще слышатся щемящий душу металлический лязг и стоны жертв, сопровождающие восхождение по ступеням прогресса. Все чаще и чаще идея прогресса воспринимается как жесточайший, ни от кого не зависящий процесс, почти слепой рок, а точнее, как некий асфальтный каток, подминающий под себя все встречающееся на пути. При этом уверяют, что все это к лучшему, ибо слово "прогресс" и означает движение к лучшему. Но почему-то умалчивают о том, что люди вряд ли могут достигнуть согласия в том, что считать лучшим, а что худшим. Так, для уже упомянутого "теоретика" фетальной терапии Г. Сухих "лучшее" - это развитие его дела и широкое использование биомассы из младенцев в лечебных целях. При этом "лучшей" фетальная терапия становится по причине того, что она - неизбежное следствие научно-технического прогресса. Но движение ли это к лучшему, то есть прогресс ли это?
Прогресс ли это - создание в ХХ веке ядерного и биологического оружия для массового уничтожения людей?
Прогресс ли это - экологический кризис, следствие прогрессивного развития науки и промышленности, который обрекает каждого ребенка, рождающегося в нынешней агрессивной экологической среде, на болезни?
Прогресс ли это, когда под знаменем прогрессивного развития науки и ради получения "объективного" знания вживляются раковые клетки в организм здорового человека? Или когда ради "объективной" информации и интересов науки отказываются от лечения умирающего больного? Или когда без ведома и согласия больных их используют для клинических испытаний новых лекарственных препаратов? К сожалению, перечень подобных примеров, сопровождающих современную научную работу, может занять не одну страницу.
Именно под впечатлением "прогрессивного" развития науки в XX веке в западной методологии науки возникло понятие "рациофашизм" (П. Фейерабенд), которым обозначено наличие обратной стороны этого развития, ставящей под сомнение саму идею прогресса. Нельзя не согласиться с Клайвом Льюисом, когда он пишет: "Мы все лучше умеем лечить и вызывать болезни, облегчать и причинять боль, умножать и растрачивать природные богатства… Починим там, сломаем тут, сменим старые беды на новые" [92]. При этом нельзя не увидеть, что новые беды оказываются пострашнее старых. Чего стоят одни только ожидаемые социокультурные последствия современных биомедицинских технологий? Например, клонирование человека с целью получения его "оригинальных копий", "запасных частей". Или новая форма размножения по различным методикам искусственного оплодотворения. Или распространение генетического тестирования, опять же для улучшения общества. Или вмешательство в геном человека, что вообще ставит под угрозу существование человеческого рода… Эти проблемы выходят далеко за рамки науки и касаются как каждого человека, так и судеб общества в целом. И здесь речь уже не о прогрессе, а о том, способно ли будет общество просто выжить в условиях развития таких "прогрессивных" исследований.
Преподобный Иустин (Попович) писал: "Посредством всевозможной деятельности своей - религиозной, философской, научной, технической, экономической - род человеческий очевидно движется вперед, идет вперед к чему? Нет сомнения, к смерти, как последней реальности. Рожденные в мельнице смерти и выросшие в ней люди, все люди, со всеми своими прогрессами оказываются в конце концов смолотыми смертью. Всмотритесь в тайну человеческих прогрессов, и, если ваш разум не усыплен морфием наивного идолопоклонства, вещепоклонства, вы должны будете прийти к убеждению, что человечество посредством всех своих прогрессов поспешает к одному - к смерти. За всеми нашими прогрессами стоит смерть. А когда прогресс завершается смертью, не смешно ли называть его прогрессом? Умнее называть его регрессом, роковым регрессом, поскольку он все уводит в небытие, в несуществование, в ничтожество" [93].
* * *
|
Егоже Царствию не будет конца…
Символ веры |
Идея прогресса в атеистической социологии есть не что иное, как перенос дарвинистского понимания эволюции животного мира в область мира человеческих отношений и истории. Идея неуклонного движения общества вперед породила новейший социологический тезис о том, что нынче человечество якобы вступило в эру, именуемую "постхристианством". По замыслу изобретателей данного термина, он должен обозначить настоящее и будущее состояние истории человечества. К великому сожалению, многие христианские публицисты начали использовать термин "постхристианство" с полным усвоением того разрушительного смысла, который был заложен в него ловкими "мейкерами" от социологии. Например, нас призывают к тому, что "пора осознать, что мы вступили в постхристианскую эру и переживаем процесс, обратный тому, который переживало человечество при вхождении христианства в историю" [94]. Но так ли это? Права ли либеральная социология? Или все же между ней и христианской историософией существует фундаментальное и принципиальное различие, о котором мы не должны никогда забывать?
Либеральная социология, тесно связанная в лучшем случае с атеистическим сознанием, представляет христианскую цивилизацию как временный этап на пути бесконечного прогрессивного развития человечества. Главное для нее - внушить человеку, что за "вхождением" христианства в историю должен последовать его "выход".
Главное же для христианской историософии - это открытие той истины, что "выход" христианства из истории невозможен ни физически, ни метафизически, ни как бы то ни было вообще. Даже приход антихриста и все события связанной с ним трагической для человечества эпохи будут происходить в христианскую эру. Диакон Андрей Кураев пишет: "Три с половиной года проповедовал Спаситель. Его зеркальное отражение - антихрист - будет открыто править три с половиной года (1260 дней [Откр. 11, 3]). И среди христиан произойдет величайшее разделение: на тех, кто примет печать зверя, и тех, кто спасет свою душу - ценой изгнания и скорби" [95]. И эти те, "кто спасет свою душу - ценой изгнания и скорби", те, кто чувствовал присутствие Бога всегда: в каждой мысли, в каждом событии, в каждом поступке,- они и будут последними и вечными свидетелями Его всебытия.
В I веке христианство вошло в историю. Это вхождение так изменило культуру, что до сих пор вне христианства она не может быть понята в своем существе и смысле. В.В. Зеньковский пишет: "Не следует забывать, что европейская культура, при всей сложности своего состава [96], была и остается доныне (и будет оставаться.- И.С.) христианской культурой - по своим основным задачам и замыслам, по своему типу: из христианства она преимущественно выросла, его упованиями и идеалами она питалась, в христианстве обрела она свои духовные силы и от него взяла любовь к свободе, чувство ценности личности" [97]. Даже само умаление роли христианства в современной культуре фиксируется понятиями, от христианства происходящими, с ним связанными и определяющими себя через отношение к христианству, как-то: "безрелигиозная культура", "постхристианская эра".
В то же время нельзя утверждать, что за понятием "постхристианство" нет никакой реальности. Напротив, это та сложность состава, говоря словами В.В. Зеньковского, которая была и остается доныне свойственной культуре. Современная ситуация - это не постхристианство, а вечно возвращающееся противостояние христианства и многоликого язычества. Из этого противостояния история христианства никогда не выходила. Менялись лишь его виды, степень остроты и масштабы. Не раз в истории европейской культуры это противостояние принимало предельные формы: в I-III веках, в эпоху Реформации, во время двух мировых войн и т. д. В 1900 году Вл. Соловьев пророчески писал: "Я чую близость времен, когда христиане будут опять собираться на молитву в катакомбах, потому что вера будет гонима - быть может, менее резким способом, чем в нероновские дни, но более тонким и жестоким: ложью, насмешкой, подделками - да и мало ли чем еще!" [98]. И действительно, Россия в XX веке явила миру страшный пример отторжения Христа, пусть даже и частью народа.
Близок к этому пределу и наступивший век. Применение оружия массового уничтожения людей, торжество разврата под видом полового просвещения, массовое распространение наркомании и алкоголизма, открытое поклонение "золотому тельцу", богоборческие новации биологической науки, бесчисленные сатанинские культы и их легализация в демократическом обществе - это современный антихристианский лик неоязыческого противостояния Богу.
И все же историческая невозможность постхристианства - это метаисторическая истина. О ней свидетельствовал в свое время и профессор Санкт-Петербургской Духовной Академии архимандрит Михаил. Еще в годы первой мировой войны, обращаясь к материалистам и атеистам, в публичной лекции он говорил: "Вы победите, но после всех победителей победит Христос" [99].
Личность или общество, попирающие Христа, приходят не к постхристианству, а к отвержению Христа и, значит, не к пост-, а к антихристианству. Отвержение кем бы то ни было и когда бы то ни было Бога не означает уничтожения Его бытия. Оно означает всего-навсего немощную победу над человеком Его (опять же Его!) антипода, имя которому - не "пост-Христос", а антихрист. Нам не дано знать дат или сроков наступления последних времен, но православные люди знают, что общество, отвергнувшее Христа, обречено на один-единственный путь. И этот путь неизбежно приведет к состоянию, которое условно можно назвать "пост-история", что означает окончание лишь истории человеческого падения, но вечное торжество Божественного бытия. |