Православное Предание содержит целостное и последовательное учение о свободе. В христианском сознании на протяжении веков свобода духовная и святость жизни были понятиями по сути тождественными, ибо истинная свобода - свобода от греха - и есть святость. Вне религиозно-нравственного контекста вопрос о свободе не имел смысла: познайте истину, и истина сделает вас свободными (). Эти слова Христа были отправной точкой всякого православного рассуждения (философской рефлексии) о свободе человеческой личности.
     Новоевропейская философия, перестав быть "служанкой теологии", попыталась разрешить проблему внутренней свободы человека вне контекста откровения и потерпела в этом предприятии полное поражение. Обнаружилось, что логические построения, чисто умозрительные схемы не могут дать однозначного ответа на вопрос - свободен ли человек в своем нравственном выборе. Несостоятельность здесь "чистого разума" весьма точно подметил Виндельбанд: "При рассмотрении проблемы свободы, - писал он в 1905 году, - мы повсюду встречаемся с попыткой соединить при помощи диалектических тонкостей вещи, по существу не соединимые, повсюду остроумие направляется на то, чтобы с помощью тонких различений, далеких обходов спасать одной рукой то, что упустила другая" (37, с.4).
     Позитивизм (приоритет "положительного", т.е. научного знания) XIX века утрачивает интерес к "чистой философии", к существенным проблемам бытия. Проблема свободы становится проблемой существования человека в социуме, т.е. проблемой внешней свободы. Вопрос же о свободе воли переводится в область естественнонаучного знания относительно мотивации желаний и поступков человека - в область психологии.
     Утрата в массовом европейском сознании религиозно-нравственной объективной Истины обесценивает понятие свободы как нравственного самополагания. Выбор между добром и злом утрачивает объективную безусловную значимость, поскольку сами понятия добра и зла в значительной степени отдаются на откуп индивидуальной совести - таков лейтмотив движения к новейшему плюралистическому обществу.
     Индивидуальная свобода, мыслимая как право человека на автономное существование в обществе, оборачивается утверждением произвола, поскольку для позитивного самополагания нет истинных ориентиров. "Что есть истина?" - скептически вопрошает вслед за Понтием Пилатом современный человек и при этом мнит себя свободным, будучи в рабской зависимости от своей развращенной грехом природы, от суетности и ненасытной алчности своих желаний. Что предложила человечеству западная мысль нового и новейшего времени взамен целостного и ясного христианского миросозерцания, утвердившего божественную основу человеческой свободы и достоинства?
     Теорию Фрейда, которая противоестественное состояние падшей человеческой природы объявила естественным и узаконила грех, переведя его из болезни воли в область подсознания? Психоаналитик, занявший место исповедника, не призывает к покаянию, а, напротив, убаюкивает совесть, объясняя скрытые "естественные" причины греховных поступков и помыслов.
     Исторический материализм Маркса, явивший, по словам прот. Сергия Булгакова, "материалистический извод религиозной идеи Кальвина" (24,с.25) в соединении с мессианскими чаяниями иудаизма, по мысли Николая Бердяева (31)?
     Философию жизни Фридриха Ницше, согласно которой свобода есть реализации "воли к власти", самоутверждение в силе - пресловутая идея "сверхчеловека", отметающая "этические фикции"? Христианство для Ницше является абсолютным злом, религией декаданса, преградой на пути к сверхчеловеку.
     При внешней оппозиционности марксизма и ницшеанства обе доктрины (сыгравшие роковую роль в истории XX века) обнаруживают один и тот же духовный посыл - один и тот же древний соблазн - соблазн самобожия. Различие лишь в том, что для Ницше самобожие (явление "сверхчеловека") - удел избранных, тех, кто способен реализовать волю к власти, освободившись от "химеры, называемой совестью" (слова Адольфа Гитлера).
     В отличие от поэтических афоризмов Ницше - "Так говорит Заратустра", Маркс говорит языком немецкой классической философии - до определенного момента, когда заканчиваются рационалистические построения марксовского Капитала и начинается утопия - как и все утопии, выходящая за рамки рационализма: идея коммунистического общества, в котором осуществляется переход из "царства необходимости в царство свободы". Чтобы уяснить сущность этого "царства", следует проанализировать марксистское определение свободы как "осознанной необходимости".
     Необходимость в человеческой истории, по Марксу, облечена в две основные формы: это внешняя необходимость, которая выражает отчуждение, и внутренняя необходимость, в которой находит выражение борьба за преодоление отчуждения. Природный и социальный мир выступает как отчужденный, где господствует, главным образом, внешняя необходимость. Человек стремится к тому, чтобы не быть только звеном в сплетении вещей и событий. Свобода для Маркса, как и для Гегеля, есть преодоление отчуждения. Но если у Гегеля и Фейербаха это преодоление осуществляется только в сознании, у Маркса оно требует реального преображения мира. Причем построение идеального общественного строя (коммунизма) еще не есть достижение этого "царства", это лишь необходимый базис (Маркс К.,Капитал, т.1П, 1955, С.833).
     "Жизнь будущего века", которую чают марксисты, - "царство свободы" - в конечном итоге оборачивается идеей коллективного человекобожества. Самосознание личности, растворяясь в коллективном "мы", обретает уверенность в своем всемогуществе. "Свобода, - говорит Маркс, - равна действительному могуществу". Современный французский марксист Р.Гароди конкретизирует слова Маркса о "действительном могуществе" как самоцели "нового свободного" человечества: "Сами христиане признавали, что творение Бога было не эманацией необходимости, а безвозмездным даром любви. Марксистский материализм, будучи верен своему изначальному фаустовскому вдохновению, есть творец мира, который будет населен богами, не знающими скуки, чьи творения положат начало диалектике, прокладывающей путь в бесконечность" (39).
     Упоминание о христианском Откровении здесь не случайно: это невольное свидетельство того, что доктрина исторического детерминизма Маркса не укладывается в категории философского рационализма. Прот. Сергий Булгаков определил утопические мотивы марксизма как "незаконную метафизическую контрабанду" (24, с.25). Однако идеи марксизма, как справедливо отмечал протоиерей Сергий Булгаков, "не просто незаконная метафизическая контрабанда", цементирующая трещины в здании исторического материализма, а центральный нерв марксовой деятельности по части устройства государства будущего, нового мирового порядка как антитезы христианского откровения о спасении. Поэтому доктрина исторического детерминизма, строго говоря, не относится к чисто философским спекуляциям. Это - духовное извращение религиозного сознания. Подобное извращение есть следствие апостасии - отпадения от Живого Бога.
     Прот. Сергий Булгаков писал: "Насколько человек зрит Бога как свой первообраз, он сознает и свою сотворенность, т.е. метафизическую неоригинальность, он знает себя, как отражение в капле бытия Божественного солнца. Вместе с тем, в этом вольном признании себя только образом Другого, Первообраза, проявляется и любовь к этому Другому, т.е. Богу, как печать Логоса, Богосыновства: Сын любит Отца, и человек, любя Бога, видит себя лишь как образ своего Творца, имеющий от Него бытие. Он свободно самополагается как образ, совершает акт кенозиса любви. Но достаточно ему отвернуться от этого Солнца и отвергнуться кенозиса, он остается наедине с собой, в сознании своего собственного люциферического самоположения. Он лишь в себе знает тогда свой собственный источник и первообраз, как самобог, и свое тварное я тем самым превращает в я мнимобожественное" (27. с. 166).
     Таким образом, дехристианизация общественного сознания в новейшей истории западного мира открыла мрачную духовную альтернативу: уклонение в самобожие или негативная свобода - произвол одинокой души, которая не в силах обрести истинного мира и покоя, а потому угасает в непрестанной погоне за материальными и псевдодуховными удовольствиями, когда жизнь, дарованная человеку для вечности, проходит на грани гедонизма и отчаяния.
     Два тысячелетия тому назад в мир вошел Бог, чтобы освободить род человеческий от рабства греху и смерти. Творец вновь дарует человеку возможность обрести совершенную свободу. Так что же мы выберем: драгоценную жемчужину или останемся со своим ветхим наследством, которое обречено на расхищение и тлен? Что мы выбираем - свободу или рабство? Христос вопрошает каждого, и каждый делает свой выбор.