Отбыв наказание и выйдя из изолятора, монашки снова очутились в лагере. Большинство из них опять отказалось от работы. Получая в день по 300 грамм хлеба без приварка, они находились в крайне тяжелом положении с питанием. Правда, некоторые сочувствовавшие им лагерники, с большим риском для себя (за оказанную монашкам помощь наказывали 5 годами дополнительного срока) помогали им, но эта помощь не могла быть достаточной.
      Некоторые из монашек не работали только по воскресным дням, в рабочие же дни шли работать в швейные цеха, чтобы подкрепить себя и отказчиц-сестер. В числе этих монашек находилась и монашка тетя Маша, как ее называли заключенные, которую можно было часто видеть в женской бригаде "ручников" на пришивке пуговиц. Она легко выполняла свою норму, ловко работая руками и зубами, откусывая нитки от пришитых пуговиц. Она всегда вела беседы с другими рабочими и не страшилась никаких угроз...
      - Для нас лагерь - как монастырь, - говорила она, - только в монастыре мы имели послушание от игуменьи, а здесь имеем от Самого Бога. То, что Ему угодно, мы делаем, а что Ему противно, мы не можем делать, если бы даже НКВД нас и расстреляло. На Рождество мы пошли славить Христа, потому что это было для Него и от Него, хотя за это нас и наказали изолятором... Мы им ничего плохого не творили, а только прославили Христа. Они же очень рассерчали на нас и пригрозили смертью. Это нас не может остановить, ибо кто постыдится Его, того постыдится Сын Человеческий на Страшном суде Своем... А вот приближается святая Пасха, Светлое Христово Воскресение - разве мы сможем не воздать славу Воскресшему? Пусть наши выступления называют "поповской вылазкой" и чем угодно, но мы свое будем делать. Для этой цели мы и попали сюда.
      Так говорила тетя Маша. И так случилось. И действительно, это была очень смелая "вылазка". Рано утром на первый день Пасхи, когда ночная смена еще не сменилась, а дневная только собиралась вставать с постели, - на лагерной площади, под самым носом у НКВД, вдруг раздалось громкое и стройное пенье "Христос воскресе из мертвых". Заключенные пробуждались и недоумевая спрашивали:
      - Или мне снилось, или в самом деле поют церковные напевы?
      А после обеда того же дня состоялось богослужение и под открытым небом, среди бараков, торжественно зазвучали пасхальные песнопения.
      Рассвирепевшие энкаведисты внезапно окружили участвовавших в богослужении, схватили их и опять отправили в изолятор. Их вели парами, под усиленным конвоем, а они, радостно возбужденные, медленно двигались сквозь тысячную толпу лагерников и тихо продолжали петь.
      Лагерники шумели и волновались. Некоторые смеялись над ними, другие удивлялись их бесстрашию и восхищались их пением, иные, снявши шапки, благоговейно провожали их одобрительными взорами. Иные урки - сквернословили:
      - У, фанатики, мракобесы, белогвардейцы!
      - Святую крестьянскую Русь повел на муки большевизм! - говорили другие.
      - Христианство входило в мир через Голгофу и сонмы мучеников и выйдет оно из него таким же путем! - высказывались третьи.
      Многие, наблюдавшие это величественное шествие, плакали и быстро уходили в бараки.
      А они, дерзновенные, шли медленно и радостно к воротам изолятора, продолжая петь слова о всепрощении и любви, о пасхальном ликовании и открытых дверях рая.
      Дорогою ценою пришлось им заплатить за это: две недели предварительного пребывания в изоляторе с избиением и издевательством над священником, а затем им было предъявлено новое обвинение - в организации контрреволюционной группировки и поповско-кулацкой агитации среди лагерников.
      После их отпустили в лагерь, и <тетя Маша снова явилась в бригаду "ручников", измученная и потемневшая от голода и лишений, но по-прежнему скромная, кроткая, улыбавшаяся сияющими глазами.
      - Самая высокая и благородная смерть - это смерть за Христа, - говорила она, - и мы должны молить Его, чтобы Он сподобил нас принять ее с достоинством и смирением.
      - И вам не страшно, тетя Маша, так поступать? Ведь могут вас расстрелять? - задавали ей вопросы заключенные.
      - Страшно, пока не переступили его, этот страх, а как только перешагнешь и решишься на всё, - тогда ничего не страшно! Свои мысли она всегда облекала в простые и ясные предложения, пересыпала их церковно-славянскими словами, а рассказы свои насыщала живыми образами, глубоким смыслом и какой-то еле уловимой грустью.
     

      ...Годы, проведенные мною в советских тюрьмах и лагерях - это лучшее время в моей жизни. Очистительная сила страданий, которые мне пришлось пережить в узах, и наблюдения над соузниками моими открыло мне то, что было для меня недоступным и чего я не знал...
      НКВД - это чистилище душ человеческих. Из него можно выйти или обновленным и переплавленным или сгоревшим и погибшим. Из многих тысяч узников, - с которыми мне пришлось встречаться в заключении, одни остались верны своим убеждениям, другие "перековывались" или духовно погибали.
      Только урки и "перекованные", из которых НКВД вербовало себе сексотов и лагерный "актив", Пасхальное выступление монашек встретили враждебно и с насмешками. А какая это была Пасха! Если из-за одного православного пасхального Богослужения многие из сектантов возвращались снова в православие, то ради тех переживаний, которые мы удостоились испытать в первый день Пасхи в Яе, можно было бы еще не раз получить срок и стать заключенным Сиблага!
      Находясь в советском заключении в качестве религиозного узника, можно постигнуть мистический смысл победы воскресшего Христа над силами зла.
      Опыт - великая и страшная вещь. Великая - если он идет по истинному пути и страшная - если блуждает на распутьях. В скорби, в искушениях и душевных невзгодах можно было коснуться величайшей тайны Воскресения Христова и значения слова "Пасха". Разве вы не помните своего детского трепета и радостного ожидания этого великого дня? Разве вы никогда не переживали несказанного величия Пасхальной Заутрени? Нет, если вы даже атеист, - вы не сможете пройти мимо этого творения человеческого духа. А если остановитесь и приобщитесь к нему, даже как обыкновенный зритель, память ваша никогда не забудет его.
      Вдень Пасхи все "религиозники" нашего узилища были объединены одной радостью во Христе: старообрядческий епископ и православные священники, монашки и миряне, католики и лютеране, баптисты и пятидесятники. В едином порыве, в одном духовном торжестве прославляли Бога.
      И не было в нашем лагере в этот день ни Пасхальной Заутрени с торжественным звоном колоколов, ни праздничных нарядов и пасхальных яств. Даже было больше работы и суеты, чем в обыкновенные дни. И больше, чем обычно, следило за "религиозниками" НКВД. Но Пасха была, озаренная безмолвными сибирскими звездами и нашими скорбями! И присутствие среди нас Воскресшего!