В ТОЙ ЦЕРКВИ БЫЛИ МЫ ДАВНО


Церковь

И церковь, в виде корабля
плывет – и ей трава по пояс –

порогом строгим жизнь деля
на суету и свет покоя.

Сюда, воспомнив страх и стыд,
идем по тропке покаянья,

где луч сквозь прорези абсид
прольется – Божьего вниманья.

Сюда – в единственный ковчег,
прочь от житейского потопа,

сойдет, как в вечность, человек –
лучом певучим душу штопать...

И церковь, в виде корабля
плывет на зов, на млечный голос...

И вновь – покажется Земля,
и вновь слетит посланец-голубь...




Я через тьму к тебе дойду

Я через тьму к тебе дойду...
По пояс в тающем снегу
я перейду в твои просторы,

считая купола, венцы,
вершин чернеющих зубцы,
и каждый плат полей – узорный.

Чтоб с каждым шагом вновь и вновь
мне сердце ранила любовь,
и возрастала боль и жалость,

Чтоб от заката до зари
тебя просила: подари
мне этот путь, отрезок, малость.

Еще не сдан последний грош,
слова, как лепту, не вернешь,
не остановишь звук крылатый,

который рвется через край...
Ведь мы еще от ада в рай
не перешли мостом горбатым.

Еще – две жизни на весах...
Побеги первого овса
пасхальным утром льнут к ладоням.


И древо жизни во дворе
зазеленеет на заре,
и первый луч в листве потонет.

Ведь линия луча – предел,
в который голос возлетел,
где купол горизонт венчает, –

в той церкви были мы давно,
там в жизнь иную есть окно,
там Образ Божий проступает...




В храме Рождества Богородицы

Сквозь вечерние снежные хляби
в нежных сумерках – шли без света

к церкви, где упокоен Ослябя
рядом с братом своим – Пересветом.

Вид с холма на Замоскворечье
открывался – прозрачно-зимний,

тишину – только птичьи речи
нарушали, да ветер-схимник.

по снегам шагами неровными
шли, как будто в века далекие,

по холмам погоста церковного,
обходя кресты одинокие.

А потом ты молился молча
пред иконами, пред святыми,

и за друга, и за сыночка –
за ушедших в миры иные.

А с иконы Дух Божий веял,
и смотрели глаза печально,

и моя молитва – с твоею
восходила неслышно, тайно...




Ветвь оливы приникла у ног

Ветвь оливы приникла у ног,
ветвь зеленая в белой келии,
я из строк сплетала венок
и пускала в ручей, как Офелия.

Тот ручей огибает пустырь,
там вдали отражается ельник,
там старинный растет монастырь,
там в тиши погибает отшельник,

стражник строгий у Царских врат,
он давно в белом храме служит,
он теперь только ангелам брат,
был – мой суженый, стал послушник.

Он для Бога забыл белый свет,
в мерном плеске молитвы счастливой...
Он когда-то принес эту ветвь –
в белу келью – зеленой оливы...