Начну с конкретных замечаний и предложений по учебным программам.

      Главным пробелом в курсах Священного Писания Ветхого и Нового Заветов, которые читаются в российских духовных школах, является, на мой взгляд, полное невнимание к достижениям современной библейской критики. Запад в течение последних десятилетий продвинулся в изучении Библии необычайно далеко; у нас же в качестве основного источника сведений по библейской критике используется в лучшем случае "Толковая Библия", составленная А. П. Лопухиным и его учениками в начале века, на заре развития библейской науки.
     Я не призываю к тому, чтобы знакомить православных студентов со всеми многочисленными концепциями протестантских и светских ученых относительно предполагаемых авторов тех или иных библейских книг, подлинности или неподлинности отдельных фрагментов Библии. Многие из этих концепций устаревают, не успев появиться на свет, и угнаться за ними невозможно. Но нельзя и игнорировать весь тот богатейший материал, который накоплен библейской наукой к концу XX столетия.
     Перед православным библеистом стоит огромная задача: найти правильный подход к библейской критике, выбрать из ее арсенала то, что может иметь ценность для православного ученого, отбросив все лишнее и ненужное. Но для того, чтобы быть в состоянии осуществить этот отбор, преподаватель Священного Писания должен сам владеть всем арсеналом современной библейской учености.
     Этим арсеналом пользуются в наше время все, кроме православных: католики и протестанты, баптисты и сектанты, представители иных религий и атеисты. Последние, кстати говоря, используют данные библейской критики в своей борьбе с религией. Хотя бы только ради того, чтобы противостоять натиску антирелигиозной пропаганды, православному христианину необходимо знать основы библейской критики. Об этом говорил пятьдесят лет назад профессор А. В. Карташев:

      Другим аспектом изучения Библии в духовных школах должно быть систематическое знакомство с экзегезой библейских и евангельских текстов в трудах Отцов Церкви, в богослужебных текстах, в церковном Предании. Православный христианин должен уметь читать Священное Писание в контексте Предания, уравновешивая и восполняя сведения, полученные при знакомстве с библейской критикой, тем, что можно узнать о Библии из опыта Церкви.
     Целесообразно ввести в духовных школах специальные курсы по библейской экзегетике, например "Толкование Нового Завета в александрийской богословской школе", "Толкование Ветхого Завета в православной литургической традиции", "Святоотеческие толкования на Песнь Песней", и т. д. Необходимы также спецкурсы по библейской археологии, по кумранистике, по географии Нового Завета и другим многочисленным отраслям современной библейской науки.

      В наших духовных школах догматика чаще всего преподается на основе схоластических схем, вошедших в богословский обиход на средневековом католическом Западе и через Киевскую академию проникших в русские духовные школы в XVII-XVIII столетиях. Например, первый раздел догматического богословия - "Учение о Боге" - включает в себя такие темы: "семь свойств сущности Божией", "пять свойств воли Божией", "четыре свойства ума Божия", и так далее. На Западе эти схемы давно уже вышли из употребления; у нас же они остаются и продолжают некоторыми восприниматься как незыблемая основа, на которой должна строиться православная догматика. После этого не приходится удивляться тому, что студенты духовных школ воспринимают догматику, мягко говоря, без энтузиазма.
     По моему глубокому убеждению, схоластические схемы нужно окончательно изгнать из преподавания: они только разрушают в человеке веру и препятствуют воспитанию его в духе Предания Восточной Церкви. Преподавание догматического богословия в духовных школах должно строиться на основе Священного Писания и учения Святых Отцов Церкви.
     Возьмем, к примеру, тот же раздел "Учение о Боге". Он может включать в себя такие темы: 1. Непостижимость Божия; 2. Имена Божии; 3. Апофатическое и катафатическое богословие; 4. Свойства Бога; 5. Сущность и энергии Бога. Все эти темы подробно разрабатывались Святыми Отцами. При этом тема "непостижимости Божией" может раскрываться на материале антиевномианских сочинений Великих Каппадокийцев и святителя Иоанна Златоуста. Тему "имен Божиих" можно рассматривать на материале творений святителя Григория Богослова, преподобного Ефрема Сирина и автора Ареопагитского корпуса, у которых она наиболее полно развита. Материалом для темы "апофатическое и катафатическое богословие" могут служить сочинения святителей Григория Нисского и Григория Богослова, Корпус Ареопагитикум и др. Тему "свойства Бога" можно раскрыть на основе соответствующего раздела в "Точном изложении православной веры" преподобного Иоанна Дамаскина. Наконец, для раскрытия темы "сущности и энергий Божиих" можно воспользоваться сочинениями святителя Григория Паламы.
     Помимо библейского и святоотеческого материала, в преподавании догматики можно, конечно, пользоваться такими современными пособиями, как лекции по догматике Вл. Лосского, построенные целиком на святоотеческом материале. Я уверен, что при таком подходе догматическое богословие будет интереснейшим и увлекательнейшим предметом.
     Догмат - основа жизни православного христианина. Все наше богослужение построено на догматах. Священник, не знающий догматов, подобен врачу, который не знает самих основ медицины.
     Увы, отсутствие интереса к догматике у некоторых представителей нашего духовенства и православного студенчества нередко становится причиной полной богословской безграмотности.
     Приведу несколько примеров. Однажды я принимал экзамен по догматике у студентов-заочников 3-го класса духовной семинарии. Большинство из них было уже в священном сане. Я построил экзамен по принципу отделения "овец" от "козлищ": я задавал вопросы, и если у отвечающего обнаруживалась ересь, он садился на левую сторону, а если ереси не обнаруживалось, он шел на правую сторону. Так вот, к концу экзамена почти все сидели на левой стороне. Один студент мне, например, заявил, что "Отец родил Сына, чтобы спасти род человеческий". Другой на вопрос "Что такое апофатическое (отрицательное) богословие?" ответил: "Это когда говорят, что Бога нет". Третьего я спросил: "Сколько природ Вы признаете в Иисусе Христе?" Он ответил: "Две природы". Я спросил: "А сколько естеств?" Ответ: "Одно естество". Вопрос: "Как же так: природы две, а естество одно?" Ответ: "Вот именно: одно естество в двух природах". И после этого мы удивляемся, что наши прихожане не разбираются в догматах. Если пастыри таковы, то чего же спрашивать с овец?
     А вот уж совсем курьезный пример. Пришел ко мне послушник одного большого монастыря (сейчас он, наверное, уже иеромонах или архимандрит) сдавать экзамен по догматике за второй класс духовной семинарии. Он сказал: "Батюшка, задайте мне легкий вопрос; я целыми днями на послушаниях, учиться некогда". Ну, я его и спрашиваю: "Сколько Лиц в Святой Троице?" Послушник задумался, закатил глаза. Я ему говорю: "Вы, может быть, Их в уме считаете?" После продолжительного тяжкого раздумья он сказал: "Одно Лицо". Я его спросил: "Почему же тогда мы веруем в Троицу, если Лицо одно?" Он ответил: "Батюшка, я же просил вас не задавать трудных вопросов; я послушник, мне учиться некогда". И это не анекдот, а случай из моей собственной преподавательской практики.

      Одной из причин, по которой догматика кажется нашим студентам сухим и малоинтересным предметом, является то, что она преподносится как бы вне контекста духовного опыта христианина - так, будто "сухие догмы" не имеют прямого отношения к тому, что мы называем "жизнью в Боге", "жизнью во Христе", духовным и мистическим опытом.
     Между тем, существует самая тесная и прямая связь между догматом и духовной жизнью; между тем, во что человек верует, и тем, как он молится; между догматическим содержанием веры и ее выражением в личном опыте христианина. Евагрий-монах говорил в IV веке, что богослов - это тот, кто истинно молится². От того, насколько серьезно воспринимаем мы догматы веры, зависит, в конечном счете, насколько окажемся мы способны приблизиться к Богу, к вершинам духовной жизни, святости и обожения.
     В связи с этим я хотел бы поставить вопрос: не следует ли ввести в духовных школах отдельный курс "мистического богословия"? Кому-то, может быть, не понравится название "мистическое": назовите это, как хотите, но дайте студентам возможность знакомиться с тем, что является сердцевинным содержанием христианской жизни - с непосредственным опытом богообщения, которого удостоились святые подвижники христианской Церкви.
     Отсутствие у нас такого предмета, как мистическое богословие, приводит к тому, что студенты не изучают ключевые темы святоотеческой традиции: видение Бога, созерцание Божественного Света, обожение человеческого естества.
     В качестве материала для курса мистического богословия в духовных школах можно использовать сочинения вышеназванных и других Отцов и учителей Церкви. Книга В. Лосского "Очерк мистического богословия Восточной Церкви", а также труды Н. Арсеньева, мало известные в России, могли бы служить хорошим подспорьем для преподавателя.
     Курс мистического богословия, по-видимому, может включать и такие темы, как "мистическая традиция Западной Церкви", "мистицизм вне христианства", "ложный мистический опыт" и т. д. Однако эти темы должны рассматриваться уже после того, как будут изучены основы мистической традиции Православной Церкви.
     Почему важно, например, изучение западного мистицизма? Хотя бы потому, что православный пастырь должен уметь видеть различие между духовным опытом восточных и западных подвижников. Отсутствие глубоких знаний в этой области приводит, как правило, к крайностям. У нас есть священники, которые ставят Франциска Ассизского и Терезу Авильскую в один ряд с Симеоном Новым Богословом и Серафимом Саровским - просто потому, что не хотят или не умеют замечать различий между западным и восточным мистицизмом. С другой стороны, некоторые пастыри огульно отрицают весь западный мистицизм как заблуждение и диавольское прельщение. Не потрудившись познакомиться даже с самыми основными произведениями западной мистической литературы, такими как "Подражание Христу" Фомы Кемпийского, эти пастыри основывают свои суждения о западном мистицизме или на антикатолической литературе прошлого века, или на атеистических брошюрах, изданных в советское время.
     Ни для кого также не секрет, что многие наши современники увлекаются восточным нехристианским мистицизмом. Для того, чтобы быть в силах дать адекватный ответ таким людям, священник должен сам знать хотя бы основные аспекты вне-христианского мистицизма. Опять же, для такого знания недостаточно чтения обличительной литературы: нужно знакомиться с первоисточниками.
     Православный священник должен уметь отличать духовность от прелести, "духа истины" от "духа заблуждения", истинный мистический опыт от ложного.
     Я как-то посоветовал одному студенту почитать книгу "Старец Силуан" и другие сочинения приснопамятного архимандрита Софрония ((1993). Студент меня спросил, насколько "надежны" книги отца Софрония с точки зрения православной духовности. Я ему ответил, что, во всяком случае, эти книги (они переведены более чем на двадцать языков) являются настольным чтением православных монахов во всем мире, в том числе на Святой Горе Афон. "А нам говорили, что отец Софроний был в прелести",- сказал студент. Я тогда спросил: "Почему бы Вам самому не прочитать хотя бы одну из его книг? Если Вы увидите, что там есть прелесть, закройте книгу и поставьте на полку; а если увидите, что нет, читайте и радуйтесь, что нашли прекрасное духовное чтение". Студент на это ответил вопросом: "А вдруг я не сумею отличить прелесть от истинной духовности?" Я сказал: "Если Вы, будущий пастырь, не в состоянии отличить духовность от прелести, чему же вы собираетесь учить ваших прихожан?"
     В продолжение этого разговора группа студентов задала мне вопрос: "Сейчас издают большое количество литературы на духовные темы. Но про одни книги говорят, что в них - прелесть, а про другие - что в них ересь. Как быть?" Я им ответил примерно так: "Дорогие братья, книга - это не враг ваш, а друг; не источник зла, а источник знаний. Тем более если речь идет о книге, написанной православным автором и изданной по благословению церковных властей. Если, боясь впасть в прелесть, вы закроете для себя доступ к богатствам и сокровищам православной духовности, вы не только не станете полноценными пастырями, но и не сможете сами проникнуть в суть христианства".
     Вот для чего необходимо преподавать мистическое богословие в духовных школах. У пастыря Православной Церкви не должно быть страха перед "духовностью" как таковой; он не должен бояться читать книги по вопросам духовной жизни; он должен знать, что такое истинно православный мистический опыт и что такое ложный мистицизм. Только в этом случае он сможет быть подлинным духовным наставником, умеющим отделять свет от тьмы, способным мудро руководить своей паствой.

      В русских дореволюционных духовных школах преподавалась аскетика - предмет, который отсутствует в учебных программах многих современных духовных учебных заведений. По моему глубокому убеждению, такой предмет совершенно необходим для будущих пастырей Церкви.
     Что такое "трезвение" - искусство борьбы с помыслами? Что такое "борьба со страстями"? Что такое вообще "страсть"? Что такое "грех"? Что включает в себя понятие христианского "целомудрия"? Почему целомудрие необходимо и в монашестве, и в браке? В чем смысл монашества? Каковы основные монашеские обеты? Как бороться с унынием? В чем смысл и духовное значение поста? Для чего православный христианин совершает поклоны? Каковы основы молитвенной практики Православной Церкви? Ответом на эти и многие другие вопросы должен быть систематический курс аскетики.
     Отсутствие такого курса в наших духовных школах приводит к тому, что студентами не изучаются такие памятники монашеской письменности, как "Изречения Отцов пустыни", "Духовные Беседы" преподобного Макария Египетского, "Лествица" преподобного Иоанна Синайского, "Добротолюбие", писания святителя Игнатия Брянчанинова, святого Иоанна Кронштадского, преподобного Силуана Афонского и других.
     Аскетика - не специфически монашеская учебная дисциплина. Всякий христианин должен знать основы аскетической практики и уметь воплощать их в жизнь. Отцы-подвижники Древней Церкви писали не только для своих собратьев-монахов, но и вообще для всех аскетически настроенных верующих. Вот почему до сих пор для многих православных христиан их сочинения являются "хлебом насущным". Вот почему многие миряне ежедневно читают и изучают эти сочинения. Не изучают их (во всяком случае, систематически) только студенты духовных академий и семинарий.

      Преподавание патрологии у нас нередко сводится к заучиванию основных вех биографии того или иного Отца Церкви и самому поверхностному ознакомлению с отдельными аспектами его учения. В некоторых духовных школах лекции по патрологии читаются раз в неделю в течение одного года: тридцать учебных часов - по часу на каждого "Отца".
     По моему мнению, во многих богословских учебных заведениях России должна быть пересмотрена сама концепция преподавания патристики. Не зазубривание дат, но изучение наследия Святых Отцов - вот что должно быть главным содержанием курса патрологии. Недостаточно лишь знакомства с цитатами из Отцов по учебнику: необходимо читать их сочинения целиком. Студентам надо привить вкус к чтению святоотеческой литературы. Более того, нужно стремиться к тому, чтобы изучать Отцов в подлиннике - на греческом, латинском и других языках.
     Недостаточно также знакомства с Отцами ранней Церкви и Отцами Вселенских Соборов. Следует изучать поздне-византийских авторов (Григорий Палама, Симеон Солунский, Николай Кавасила) и греческих Отцов периода османского владычества (Никодим Святогорец). Необходимы специальные курсы по русской патрологии (от митрополита Илариона и Максима Туровского до Феофана Затворника, Игнатия Брянчанинова, Иоанна Кронштадского и Силуана Афонского), по сирийской христианской литературе (Ефрем Сирин, Исаак Сирин и др.) и другим национальным традициям церковной письменности.
     Патрология - важнейшая учебная дисциплина для будущих пастырей. Перед нами стоит задача не только читать и любить Святых Отцов, не только изучать их наследие, как изучают музейные экспонаты или архивные документы, но и мыслить по-святоотечески. Иными словами, мы должны уметь применять то, что говорили древние Отцы, к сегодняшнему дню, рассматривать современные проблемы через призму святоотеческого опыта. Надо отдавать себе отчет в том, что далеко не на все вопросы, волнующие человечество в XX веке, можно найти ответы в сочинениях древних Отцов. Поэтому важно усвоить дух святоотеческого богословия, а не только его букву.
     Успеху христианства в IV веке во многом способствовало умение Отцов Церкви того периода говорить на языке своего времени, отвечать на вопросы, которые ставила перед ними жизнь. Святоотеческое богословие не было "устаревшим": оно шло и развивалось в ногу со временем. Оно не было отвлеченным теоретизированием, не было абстрагированным от того, чем жили люди. Относительный неуспех христианской миссии в современном мире во многом связан с тем, что богословие развивается по своим законам, а жизнь мира идет своим чередом. Богословие превратилось в оторванную от реальности науку, которой интересуются только "специалисты".
     И конечно, нужно учиться не только мыслить, но и жить по-святоотечески. Это задача глобальная, задача всей жизни. Но первые шаги на этом поприще могут быть сделаны уже во время обучения в духовной школе.

      Святые Отцы Церкви, такие как Григорий Богослов, Василий Великий, Григорий Нисский, Иоанн Златоуст и другие, изучали философию в течение многих лет. О пользе философии Климент Александрийский говорил так: "...Философия есть поистине искусство правильной мудрости, дающее опыт в вещах жизненно важных; она - твердое познание того, что касается Бога и человека; некое прочное и непоколебимое обладание, скрепляющее воедино настоящее, прошедшее и будущее"³. А святитель Григорий Богослов писал: "Нет ничего более непреоборимого, чем философия, ничего более неуловимого. Все может ослабеть, только не философ... Непреодолимы только двое - Бог и ангел; а третий - философ, нематериальный в материальном, неограниченный в теле, небесный на земле, бесстрастный в страданиях"⁴.
     В наших духовных семинариях философия или вовсе не изучается, или читается самое поверхностное "Введение в философию", от которого в памяти студентов остаются лишь имена отдельных философов. Даже в академиях философия не изучается систематически.
     В прошлом веке ученики бурсы решали вопрос: "Спасется ли Сократ и другие благочестивые философы язычества или нет?"⁵ Современным семинаристам не всегда известно даже имя Сократа. Помню, я спросил одного семинариста на уроке: "Какие имена античных философов вы знаете?" Он сказал: "Платон". - "А еще?" - "Аристотель". - "Ну, а еще?" - "Фаллос". Очевидно, он имел в виду Фалеса. Но спрашивать дальше было невозможно: весь класс смеялся.
     Мне представляется совершенно необходимым углубленное изучение античной философии студентами духовных семинарий и академий. Без достаточной подготовки в этой области студент не сможет читать и адекватно воспринимать такие сочинения, как, например, "Источник знания" преподобного Иоанна Дамаскина, и многие другие произведения Отцов Церкви.
     Необходимо также изучение западной средневековой философии, знакомство с немецким идеализмом, с экзистенциализмом и другими философскими течениями нового времени. Все это существенно обогатит кругозор православного пастыря, будет способствовать его интеллектуальному и духовному развитию.

      Преподавание литургики в наших духовных школах, как правило, сводится к заучиванию наизусть различных рубрик Типикона, вроде "порядок утреннего богослужения на Благовещение, если оно совпадает с Великим Вторником". Такой случай - совпадение Благовещения с Великим Вторником - может встретиться один или два раза за пятьдесят лет церковной деятельности того или иного священнослужителя. Какой смысл заучивать наизусть порядок этого богослужения, когда можно перед началом службы заглянуть в Типикон и служить в соответствии с тем, что там написано? Не проще ли научить студентов духовных школ пользоваться Типиконом, чем заставлять их зубрить "Марковы главы", "имже несть числа"?
     Мне думается, что литургика должна была бы прежде всего раскрывать перед учащимися дух и смысл православного богослужения. Литургику нельзя сводить к урокам богослужебной практики. Должно изучаться литургическое богословие. Студентов надо знакомить с историей Литургии, с историей богослужений суточного и седмичного кругов, с годичным кругом церковных праздников.
     Более того, следовало бы систематически изучать богослужебные тексты с точки зрения их богословского, догматического содержания. Отец Павел Флоренский считал, что православная догматика должна быть ничем иным, как систематизацией догматических идей богослужения⁶. А святитель Игнатий Брянчанинов называл православное богослужение духовной школой, в которой человек может научиться "всему необходимому на поприще веры"⁷.
     Скажем прямо: наши верующие, за редким исключением, не понимают смысла многих богослужебных текстов. Если песнопения и молитвы, которые звучат в храме ежедневно или еженедельно, еще более или менее знакомы рядовому верующему, то те, что исполняются раз в год (на Страстной Седмице, на двунадесятые праздники), как правило, проходят мимо его внимания. Причина этого - не только в использовании церковнославянского языка. Такие сложные произведения византийской поэзии, как канон праздника Пятидесятницы, даже прочитав по-русски, невозможно с первого раза усвоить на слух: их содержание нужно специально изучать. И уж во всяком случае, одна из главных задач духовной школы состоит в том, чтобы помочь студенту войти в обладание богатствами литургической поэзии и литургического богословия.
     Богослужебные тексты Православной Церкви - это наше живоносное наследие, которое надо знать и любить. В догматическом плане их значение ничуть не меньше (а может быть, даже больше) сочинений Святых Отцов Церкви. То, что богослужебные тексты не изучаются в духовных школах, является огромным упущением.

      Преподавание гомилетики в некоторых наших духовных школах поставлено очень плохо. Сам подход к проповеди является, на мой взгляд, принципиально ошибочным.
     Вот, например, как студент одной из духовных школ России готовит свою проповедь. Преподаватель дает ему тему и схему, по которой эту тему следует раскрывать. Студент пишет проповедь, потом показывает преподавателю. Последний "исправляет" текст, то есть вычеркивает все живое, индивидуальное, нестандартное. Потом студент обязан заучить "исправленную" версию своей проповеди наизусть и в назначенный день произнести ее перед другими студентами в семинарском храме после вечерней молитвы. Отклонения от одобренного текста не допускаются. Можно ли таким путем воспитать проповедника?
     Студента заставляют говорить на искусственном, устаревшем языке. На уроках гомилетики в качестве учебного материала рассматриваются проповеди авторов прошлого века, вроде архиепископа Иннокентия Херсонского или протоиерея Григория Дьяченко. Сколь ни хороши эти проповеди сами по себе, они, конечно, безнадежно устарели как по языку, так и по содержанию.
     Результатом уроков гомилетики в духовной школе нередко является то, что студенты, выйдя из ее стен, оказываются неспособными говорить на нормальном человеческом языке, не могут донести слово Христово до слуха своих прихожан. Почему бы не предложить студентам в качестве образцов проповеди наших современников - митрополита Сурожского Антония, протопресвитера Александра Шмемана?
     Нужно учитывать также, что современному священнослужителю приходится не только проповедовать в храме, но и выступать перед различными аудиториями вне его стен, в том числе по радио и телевидению. Слушателями священника могут оказаться люди, далекие от Церкви, которых убедит только живое, здравое и трезвое слово, а не проповедь в стиле XIX века, написанная заранее и прочитанная по бумажке.
     Мне кажется, что преподаватель гомилетики должен всячески развивать в студентах способность к импровизации. Очень часто священник оказывается в ситуации, когда от него требуется произнести слово экспромтом: времени на подготовку тогда вообще нет. Если священник не приучен говорить с ходу, он в такой ситуации теряется, произносит что-то бессвязное, неубедительное.

      Во многих духовных школах сравнительное богословие является ничем иным, как слегка осовремененным "обличительным богословием" прошлого века. Студенты изучают всевозможные "заблуждения" протестантов и католиков, их "отклонения" от Православия, но не узнают ничего о реальной жизни верующих этих конфессий.
     В некоторых случаях преподаватель сравнительного богословия, как кажется, ставит своей задачей воспитать в учениках фанатичную ненависть к инославию. Такой подход унаследован некоторыми нашими духовными школами от дореволюционной бурсы. Известный "летописец бурсы" Н. Г. Помяловский писал об этом фанатизме в третьей четверти XIX века:

      Мне кажется, что современных студентов духовных учебных заведений необходимо воспитывать в духе терпимости и открытости по отношению к другим конфессиям. Мы живем не в Средневековье и даже не в XIX веке. Надо учитывать, что многим будущим священнослужителям нашей Церкви придется жить в мультиконфессиональном обществе. Должно быть четкое видение различий, но и не менее четкое сознание того, что у христиан самых разных деноминаций есть общая догматическая основа, общая вера в Святую Троицу, вера в Иисуса Христа как Бога и Спасителя.
     На уроках сравнительного богословия недостаточно указывать на слабые стороны других конфессий: нужно обращать пристальное внимание на их сильные стороны. Только когда православный священник будет знать о сильных сторонах инославных Церквей, в его руках будут необходимые средства для диалога с ними. Если же в духовной школе студент узнает только о слабых сторонах иных конфессий, всегда сохраняется реальная опасность того, что, встретившись с представителями этих конфессий в жизни, он окажется безоружным и неподготовленным.
     Преподавание сравнительного богословия у нас нередко бывает идеологизированным; преподаватель навязывает студентам свои взгляды. Ни для кого не секрет, что как среди профессоров, так и среди студентов православных духовных школ встречаются люди, по разному настроенные по отношению к инославным конфессиям. Бывает, что преподаватель сравнительного богословия оказывает систематическое давление на студентов, которые отличаются более широким, чем он, взглядом на инославие. По моему глубокому убеждению, каждый студент вправе иметь в этой области, так же как и в других, свое мнение; и преподаватель должен это мнение уважать.
     На уроках сравнительного богословия необходимо знакомить студентов не только с историей, но и с современной жизнью инославных Церквей. Необходимо изучать не только богословские отклонения этих Церквей от Православия, но и вообще их богословскую и духовную традиции.
     По-моему, следовало бы приглашать и самих представителей других конфессий для встречи со студентами и ответов на их вопросы. Кто-нибудь скажет: как это в православной духовной семинарии появится протестантский пастор или баптистский проповедник? Но ведь в реальной жизни нашим священнослужителям придется встречаться и с протестантскими пасторами, и с баптистскими проповедниками. Почему же не подготовить их к этим встречам заранее?

      Во многих наших духовных школах не изучают систематически мировые религии - ислам, иудаизм, буддизм. Если же изучают, то, опять же, с той точки зрения, насколько и в чем они "заблуждаются", то есть отличаются от христианства.
     Возьмем, к примеру, ислам. Когда эта религия появилась и стала распространяться в VII веке, христиане восприняли ее как одну из многчисленных новых ересей, периодически появлявшихся на окраинах Византийской империи. Преподобный Иоанн Дамаскин в начале VIII века обозвал ислам "обманчивым заблуждением измаильтян" и "предвестием антихриста", включив его в список христианских ересей под номером 101⁹. К концу XX столетия ислам превратился в одну из ведущих мировых религий, насчитывающую около миллиарда последователей. Диалог с исламом станет одним из приоритетных направлений в христианском богословии третьего тысячелетия. Можно ли в этих условиях ограничиваться лишь самым поверхностным знакомством с исламом, которое получают студенты наших духовных школ? Не следует ли подумать о более основательном изучении Корана и исламской богословской традиции, мусульманской этики и мистики, молитвенной и аскетической практики?

      В духовных академиях и семинариях изучение древних и новых языков должно вестись на высоком уровне. Преподавание языков - один из тех случаев, когда полезно обратиться к опыту русских духовных школ XIX века. Напомню, что греческий и латынь в прошлом столетии изучали в гимназиях. В духовных семинариях и академиях студенты уже читали сочинения классических авторов и Отцов Церкви в оригинале. Под руководством профессоров они переводили тексты Святых Отцов на русский язык. Многотомные русские собрания творений Святых Отцов в значительной степени являются плодом переводческой деятельности студентов Московской, Санкт-Петербургской, Киевской и Казанской духовных академий.
     Во многих современных духовных семинариях греческий и латынь преподаются в течение одного года, причем одновременно. В результате студенты, как правило, не идут дальше алфавита и самых элементарных основ грамматики. В академиях на изучение древних языков отводится больше времени, но опыт показывает, что только те студенты выходят из академий с более или менее приличным знанием языков, которые работают самостоятельно. Что же касается учебных программ, то они рассчитаны на такой минимум филологических знаний, который не позволяет выпускнику академии даже свободно читать Евангелие на оригинальном языке, не говоря уже о сочинениях Святых Отцов.
     По моему убеждению, интенсивное преподавание древних языков должно начинаться с 1-го класса духовных семинарий и продолжаться в течение всего периода обучения без перерыва. Выпускники семинарий должны как минимум уметь читать Евангелие по-гречески и знать основы латыни. Выпускники академии должны хорошо знать по крайней мере один из древних языков в такой степени, чтобы быть в состоянии работать с текстами Отцов Церкви в оригинале.
     В наших духовных академиях лишь немногие студенты изучают древнееврейский. Что касается других древних языков, таких как сирийский, арабский, эфиопский, коптский, армянский, грузинский, то они вообще не изучаются.
     Я не призываю к тому, чтобы превратить духовные учебные заведения в лингвистические университеты; но нельзя также допустить, чтобы они оставались на уровне "ликбезов". Надо дать хотя бы тем студентам, которые интересуются церковными науками, возможность основательно изучать древние языки.
     Преподавание новых языков у нас тоже поставлено плохо. Лишь немногие выпускники семинарий и академий (как правило, те, которые до того учились в специальных языковых школах) способны свободно изъясняться на иностранном языке. В наше время, когда рушатся границы и мир становится столь тесным, знание хотя бы одного европейского языка необходимо для всякого выпускника духовной семинарии. Что же касается выпускника академии, кандидата (магистра) богословия, то он должен, свободно владея хотя бы одним трех европейских языков (английским, французским или немецким), читать на двух других. Это - тот языковой минимум, без которого не может обойтись ни один современный православный богослов.

      Есть некоторые дисциплины, которые, как мне кажется, необходимо ввести в куррикулум духовных учебных заведений. Например, пастырская психиатрия. Многие наши священники совершенно не разбираются в вопросах, связанных с областью психической жизни человека, не умеют отличать феноменов духовной жизни от психических заболеваний. То, что принимается за грех уныния, нередко является тяжелым психическим состоянием, требующим не прещений и епитимий, а тонкого и углубленного врачевания.

      Еще одним предметом, который следовало бы ввести в обиход духовных школ, является агиология. В духовных семинариях и академиях жития святых читаются ежедневно за обедом, однако не делается никакой попытки научного осмысления этого рода духовной литературы. В чем особенности жития как литературного жанра? Насколько житийный канон соответствует исторической действительности? Что известно о тех или иных святых древней Церкви? На эти и другие подобные вопросы должен отвечать курс агиологии.
     Есть, с другой стороны, такие учебные дисциплины, которые, как мне кажется, можно было бы без ущерба упразднить в духовных школах. К числу таковых относится, например, "библейская история", которую преподают в 1-м классе семинарии: она, по сути, представляет собой краткий пересказ библейских сюжетов, которые потом повторно изучаются в курсах "Священного Писания Ветхого Завета" и "Священного Писания Нового Завета" во 2-4 классах семинарии. Если уж читать курс "библейской истории", то речь в нем должна идти об историческом контексте библейских книг, с привлечением современного научного материала. Но такой предмет - не для 1-го класса семинарии.
     Следовало бы отказаться от преподавания катихизиса в духовных семинариях. Эта учебная дисциплина сводится к заучиванию наизусть цитат на славянском языке из "Пространного христианского катихизиса", составленного святителем Филаретом Московским в прошлом столетии. Не говоря уже о том, что филаретовский катихизис сам по себе устарел, метод его изучения, употребляющийся в наших духовных семинариях, абсолютно неприемлем.