1

Монастырь на речном берегу,

на другом, на крутом, на высоком…

Я в обитель попасть не могу,

хоть и видит её моё око.

Видит око, да ноги неймут,

чтобы к берегу выйти другому,

потому что – река, потому,

что на ней – ни моста, ни парома.

Говоря по мирскому – облом…

Нынче праздник справляет обитель,

и её осеняет крылом

сам небесный её покровитель.

Там, в обители, служба идёт,

славит братия Господа Бога.

Я по берегу – взад и вперёд,

мне река преградила дорогу.

Аки по суху мне по воде

Не пройти – грешен аз, и немало.

Перевозчик, ау! Где ты, где?

И куда твоя лодка пропала?…

2

Перевозчик трудник Анатолий

(докричался я, хоть и с трудом!)

в монастырь пришёл по доброй воле

и вторую жизнь обрёл, и дом.

Бывший бомж и бывший алкоголик –

так сказать – харизма довела –

умер бы наверно, в чистом поле –

братия его подобрала,

обогрела, кров дала и пищу.

Прежняя с него слетела блаж.

Он оброс огромной бородищей,

заучил на память «Отче наш»,

и теперь, обласкан и раскаян

с лёгкой настоятельской руки

на моторке лёгкой рассекает

воды быстрой Пинеги-реки.

В лодке, на носу – железный ящик

с прорезью в боку, – как повелось,

всякий странник, в монастырь спешащий,

должен заплатить за перевоз.

Перевозчик, мне б твои печали,

эту гладь речную, эту ширь,

эти впечатляющие дали…

Вот и берег. Вот и монастырь.

3

Крестный ход по июльскому лугу –

как он стар и по-новому нов:

огласилась речная округа

пеньем ветхозаветных псалмов.

Ах, как много народу обитель

Пригласила к себе в этот день.

Сам небесный её покровитель

по-над лугом разлил синь и сень.

Солнцем залиты лики святые

на хоругвях ручного шитья –

Богородицы Девы Марии

и Пречистого Сына ея.

Луг, как яркий ковёр, весь в цветочках.

В буйных травах – росы огоньки.

И послушницы в белых платочках

Из ромашек сплетают венки.

И торжественно так, и красиво:

крестный ход вдоль реки, а вокруг –

зелень лета, лесные массивы

и ромашковый солнечный луг.

Хорошо с православным народом

под хоругвями праздничным днём,

славя Бога, пройти крестным ходом.

… А случится – и крестным путём.

4

Тишина в моей келье. Светло

белой ночью, как пасмурным днём,

пусть рябина за тонким стеклом

затемнила оконный проём.

Вот лампада горит в уголке,

разливает таинственный свет.

Вот Спаситель в терновом венке,

вот, на полочке – Новый Завет.

Вот – железная койка-кровать.

Вот – белёная низкая печь.

В этой келье мне жить-ночевать

и вести со Спасителем речь.

В пелене этих белых ночей,

когда крепок обители сон,

пусть моих потаённых речей

не услышит никто – только Он.

Пусть в ночной погружённая плен

отдыхает обитель и спит.

Пусть от этих намоленных стен

благодать в мою келью слетит…

5

Что за запахи в праздничном храме? –

чуть не кругом идёт голова:

вперемежку лежат под ногами

луговые цветы и трава.

Претерпевший от рук святотатских

храм надёжен и крепок ещё.

Он самим Иоанном Кронштадским

был в свои времена освящён.

Но – залечены рваные раны,

и иконы тут прежние есть.

Дух святого отца Иоанна

ощутимо присутствует здесь.

Все мы ищем от Бога защиты,

трепеща пред телесным концом:

каждый шаг наш учтён и сосчитан

всеведущим Небесным Отцом.

И, конечно, великое счастье –

в середине земного пути

покаянья обряд и причастья

в этом знаковом храме пройти.

И уйти, не давая зароков

от Престола Его, от лица.

…Вот он – мир. О, как в нём одиноко

без духовной поддержки Творца!

6

Поднимаются снова над Русью

православные наши кресты:

на подворье обители – брусья,

и кирпич, и железа листы.

Праздник кончен. Конец литургии.

Свет вечерний златит купола…

Завтра будут заботы другие

у монахов, другие дела.

У заброшенных старых строений

в этот вечер, что красен и тих,

они ходят, как чёрные тени

в одеяниях чёрных своих,

как большие печальные птицы,

что слетелись к родному гнезду

за Россию радеть и молиться,

отводить от России беду.

Столько лет пустовало гнездовье,

и хозяйничал здесь сатана.

Умываясь слезами и кровью,

Столько лет бедовала страна.

Ждут обитель суровые будни,

здесь свои – и устав и закон,

ведь монах – он и инок, и трудник,

он и плотник, и каменщик он,

он и воин Христов, и хранитель

православных устоев, основ.

…Доброй ночи, святая обитель,

доброй ночи и праведных снов!

7

На реке – благодать и песок,

рыбья молодь купается в иле.

Я в реку окуну помазок

И заросшие щёки намылю.

Отражусь в светлом зеркале вод

(так же, как и прибрежные ели).

Да, монахи не бреют бород,

но ведь я-то – из мира пришелец.

Оглянусь на кресты-купола,

Иисусову вспомню молитву,

по щеке, что от пены бела,

проведу безопасною бритвой.

Упадёт, поплывёт по воде

белой ватою мыльная пена…

Как вольготно и солнечно здесь,

как близки монастырские стены!

Монастырь… Как отрадно, что он

поднимается снова из праха.

Как чудесен заутренний звон,

к литургии зовущий монахов.

8

В монастыре нет старого погоста,

от склепов и надгробий – ни следа:

антихристовы слуги его просто

бульдозером столкали – в никуда.

И вот теперь на этом самом месте,

что на позор обрек двадцатый век,

единственный пока белеет крестик:

здесь умер трудник – пришлый человек.

Конечно, трудник – не Господень воин,

но был он – свыше – видимо, не зря

такой высокой чести удостоен –

лежать в земле вблизи монастыря.

Здесь по утрам звук колокола медный

Плывёт и разливается окрест,

и иноки, идущие к обедне,

неторопливо крестятся на крест.

И так вокруг торжественно и славно,

какие дали видятся кругом.

Нет, не мечтал бы каждый православный

ни о каком о месте о другом.

Недаром в достопамятные лета,

пройдя свой путь страдальческий земной,

покоились российские поэты

за монастырской прочною стеной.

…Когда прейдут суровой жизни будни,

и мир душе откроется другой,

хотел бы я, как тот безвестный трудник

у монастырских стен найти покой.

9

Вечер тень под деревьями бросил.

На обитель нисходит покой.

Мы сидим на высоком откосе

по-над Пинегой – быстрой рекой.

За спиной – монастырские храмы.

Травы – в капельках первой росы.

Перед нами – вблизи – панорама

золотистой песчаной косы.

Собеседник мой, инок Артемий

(борода его смоли черней)

всё к одной возвращается теме,

говорит о России, о ней:

что с того, что распалась держава –

мы остались великой страной.

Мощь её восстановит по праву

то, что высится там, за спиной.

Вечер тих и чудесна погода.

На закате горят облака.

И несёт свои быстрые воды

за косой – голубая река.

Я украдкой смотрю на соседа:

как же крепок он в вере своей!

И неспешная наша беседа

проливает на душу елей,

навевает мне мысли благие:

да! конечно! всё будет путём!

И лежит перед нами Россия –

та, которую мы обретём…

10

…Записать на какие скрижали,

на каком бы оттиснуть клише,

как монахи меня провожали,

как пришёлся я им по душе!

Почти с каждым по-русски, три раза,

перед тем, как шагнуть за порог,

я обнялся. И каждый мне фразу

вслед промолвил: «Храни тебя Бог!»

Даже сам настоятель прилюдно,

прислонив меня трижды к груди,

напоследок сказал: «Будет трудно

там, в миру. Знаешь путь. Приходи».

Нету слов и дороже и проще.

С лёгким сердцем пошёл я к реке.

Анатолий – лихой перевозчик

одиноко сидел вдалеке.

Путь назад легче был и короче…

Я теперь вспоминаю с теплом

дом, где пробыл три дня и три ночи –

этот общий монашеский дом.

И в ночную февральскую вьюгу

представляю, как там, за рекой,

снежный ветер гуляет над лугом…

А в обители – тишь и покой,

топят трудники жаркие печи,

тьма в оконцах, как дёготь, густа.

Но сияют лампады и свечи

в скромных кельях пред ликом Христа.

И обходит святую обитель

по сугробам, по снежным буграм

в белой замяти ангел-хранитель

и стоит у ворот до утра…